Солнце в крови. Том первый

Надгробное слово своей эпохе и своему поколению сказал Ицхак Рабин, близкий друг Алона, единственного, быть может, человека, к которому он испытывал настоящую привязанность. В Войну за Независимость Алон был его командиром. Потом, оказавшись у штурвала, Рабин стал начальником Алона. Но ничто не могло омрачить их отношений.

На похоронах друга, в киббуце Гиноссар, Рабин появился в старой военной форме, мешковато сидевшей на рыхлом теле. Человек, четверть века проносивший военный мундир, выглядел в нем как в карнавальном костюме.

Рабина никто не помнит молодым. А ведь четыре десятилетия назад он был таким же символом эпохи, как Алон и Даян. Сабра, жилистый, худощавый. Он, в отличие от Алона, дошел до самой вершины, сошел с нее неожиданно и нелепо, и вновь поднялся на ту же высоту уже в том возрасте, когда больше приличествует думать о спасении души.

На самом деле он стал стариком в тот день, когда хоронили Алона.

Есть глубокая символика в том, что Рабину дважды пришлось штурмовать вершину политической пирамиды, причем второй штурм растянулся на целых пятнадцать лет.

Поколение, преподнесшее еврейскому народу государство «на серебряном блюде»[15], не сумело вырвать власть из рук галутных евреев. После Войны за Независимость не было пира победителей. Бен-Гурион отстранил от ключевых должностей овеянных славой командиров Пальмаха. На политическом поприще вчерашние бойцы оказались беспомощными. И они сходили в тень, по одному, с чувством горечи и с уязвленным самолюбием. Некоторые выращивали розы в киббуцах. Некоторые занялись бизнесом. А некоторые остались в армии, заменившей расформированный Пальмах, и с честью носили мундир.

И все же воля, энергия, напор того поколения не исчезли бесследно. Они создали первоклассную армию и динамичную военную промышленность.

Игал Алон умер в 62 года, как раз в тот момент, когда у него были все шансы стать, наконец, руководителем государства.

В биографии этого человека есть несколько вех, определивших его судьбу. В самом конце Войны за Независимость Алон, будучи командующим, сосредоточил в своих руках всю реальную власть. И кто знает, как сложилась бы история государства, если бы он не выпустил нити, которые вложила в его руки судьба. Страна была обязана своим защитникам абсолютно всем, и многие надежды связывались с именем молодого полководца. Уже под занавес войны Алон отказался выполнить приказ об отступлении с захваченных в Синае территорий. Политическое руководство бросило на весы весь свой авторитет, чтобы заставить его подчиниться. Многие были уверены, что Бен-Гуриону придется уступить место этому сабре, отстоявшему государство силой оружия.

К сожалению, в политической жизни Алону была присуща странная нерешительность в невозвратимые мгновения. Не раз и не два он мешкал — все ждал чего-то, когда надо было действовать. Он позволил Бен-Гуриону распустить Пальмах.

«Я покончу с этой вольницей», — сказал Старик, и даже запретил офицерам регулярной армии участвовать в пальмаховских съездах. Нарушивший этот приказ молодой офицер Ицхак Рабин долго чувствовал на себе его мстительный гнев. Потом Старик, правда, простил его.

И кончилась прекрасная пальмаховская эпоха. Что от нее осталось? Несколько песен, легенд, да названия улиц…

Израиль, превратившийся в обыкновенное государство, семимильными шагами удалялся от своей романтической юности. Героические времена стали объектом ностальгии.

— Ну что ж, говаривали бывшие бойцы Пальмаха, — лучшие остаются лучшими. — И они стали лучшими в погоне за жизненными благами, в создании коммерческих предприятий. А когда страна призывала, безропотно вновь надевали военный мундир.

Не они определяли теперь облик государства, а те самые галутные евреи, ставшие профессиональными политиками.

* * *

Мать Алона умерла, когда ребенку было шесть лет, и его вырастил отец, человек, о котором до сих пор в Цфате рассказывают легенды.

Кто же не знал Пайковича, фермера, имевшего свой земельный надел в Кфар-Таборе? Он трудился с утра до ночи, превращая каменистую почву своего небольшого участка в плодородную землю. Человек суровый и неустрашимый, Пайкович напоминал американских героев Дикого Запада. Ему тоже не раз приходилось браться за оружие в борьбе с арабскими аборигенами, ничуть не уступавшими в свирепости племенам краснокожих.

Игал Алон посвятил отцу книгу «Отчий дом». Семилетним ребенком он видел, как отец в рукопашной схватке одолел двух здоровенных арабов. У отца был пистолет, но он им не воспользовался.

— Почему ты не стрелял? — спросил сын. Отец усмехнулся: — Выстрел может убить араба. Это откроет кровавый счет, который будет тянуться десятилетиями. Всегда надо стараться закончить дело руками. Только, когда нет иного выхода, когда жизнь твоя в опасности — стреляй.