Солнце всегда взойдет

Озер было много; они скрывались за холмами. Сначала я брел по болотной грязи, из нее торчали патлатые, заросшие травой кочки. Потом ступил в воду. Она пугливо вздрогнула от моего первого шага и побежала легкими волнами к уже раскрывшимся лилиям, – быть может, предупреждая их об опасности. Мне хотелось потрогать их, понюхать, но они находились, где глубоко.

Рядом крякнула утка. Я притаился за камышами. Из-за низко склонившейся над водой вербы выплыла с важностью, но и с явной настороженностью исчерна-серая с полукружьем рябоватых перьев на груди утка, а за ней – гурьба желтых утят-пуховичков.

Из камышей величаво выплыла еще одна утка. Она была чернее первой и крупнее. Ее голова – впрочем, такой же она была и у первой – имела грушевидную форму, и создавалось впечатление надутых щек, словно она сердитая. Почти на самом ее затылке топорщился редкий хохолок, а блестяще-черная макушка походила на плешину. Меня смешил в утках широкий лыжевидный клюв, который у второй был задиристо приподнят. Вид этой утки ясно говорил: "Я не утка, я – орел". "Наверно, – подумал я, – утка – папка этих утят, а их мама – его жена. Он поплыл добывать корм, а она их охраняет и прогуливает".

Утка-"папка" выплыла на середину озера и – внезапно исчезла, как испарилась. Я протер глаза. Точно, ее нет. Но немного погодя понял, что она нырнула; не появлялась долго. Я стал беспокоиться – не утонула ли. Но через минуту утка, уже в другом месте, как поплавок, выпрыгнула из воды, подняв волны и держа что-то в клюве.

Я порылся в карманах, нашел хлеб, две конфеты, хотел было кинуть уткам, как вдруг раздался страшный грохот, будто саданули по пустой железной бочке. Я вздрогнул, сжался и зажмурился. Замершее сердце ударилось в грудь. Открыл глаза – хлесталась крыльями о воду, вспенивая ее, утка-"папка", пытаясь взлететь. И, видимо, взлетела бы, но прокатился громом еще один выстрел, – теперь я уже понял, что стреляли из ружья. Утка покорно распростерлась на кусках кровавой пены. Утята куда-то сразу спрятались.

Из кустов вылетела крупная собака, с брызгами погрузилась в воду, жадно и шумно ринулась к убитой утке. На поляну вышел сутулый, крепкий мужчина, закурил.

Назад я брел медленно, опустив голову. Потом этот мужчина пришел к папке, – оказалось, они вместе работали. Сидели на берегу, хлебали уху, шумно разговаривали, что-то друг другу доказывая. Я не мог понять, как папка может сидеть рядом с человеком, который убил уток. Подумалось, что мой отец такой же плохой человек, но я испугался этой мысли.

5. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Пятого июля мне исполнилось девять лет. Мама и сестры накрывали на стол, а я встречал гостей. Губы у меня расползались в улыбке и щеки вспыхивали, когда очередной гость вручал мне подарок; я их складывал на свою кровать. Чего только не было в этой пестрой куче! – кожаный мяч, заштопанная боксерская перчатка, пневматический пистолет, рыболовные крючки и поплавок, книги, рисунки, набор разноцветных камней. Но самый дорогой для меня подарок лежал в кармане темно-синего пиджака, который мне подарили родители, – носовой платок, пахнущий духами, с вышитыми жарками и надписью: "Сереже в день рождения. Оля". Все гости были нарядные и красивые, но выделялась Ольга Синевская, и единственно на ней я задерживал взгляд, и единственно для нее шутил. Например, присосал к губе колпачок от авторучки и показался Ольге. Она засмеялась и состроила рожицу.

Ольга красовалась в белом платье с кисточками на пояске. На ее завитой головке бабочками примостились и, мерещилось, вот-вот взлетят пышные белоснежные банты.

Я все поправлял пиджак, который и без того недурно сидел на мне, стряхивал с него пылинки и озирался, особенно часто смотрел на свою подругу: понимают ли они, какой я сегодня красивый и необычный в новеньком с иголочки пиджаке?

Мама пригласила к столу. Она была нарядная, помолодевшая и, не как в будничные дни, много улыбалась. Руки потянулись к пирожному и конфетам, запенился в стаканах напиток. Когда взрослые на нас не смотрели, Арап высоко, чуть ли не до потолка, подкидывал конфету и ловил ее ртом. Ни одна мимо не пролетела! Девочки смеялись, а мы, мальчишки, пытались вытворить как Арап, но у многих не получалось. Олега Петровских так даже подавился. Из пяти конфет я поймал три. С намерением понравиться Ольге и рассмешить ее, решил перещеголять всех: ножом высоко подкинул кусочек торта. Открыл рот, однако торт выбрал для посадки мой левый глаз. Сестра Лена сразу же сообщила о моей выходке маме. Мама лишь улыбнулась – что совершенно не устроило Лену.

Мы с Арапом налили в стаканы напиток, воображая его вином, чокнулись и, выпив, поморщились, будто горько. Второй раз у нас не получилось: мама увидела, когда мы чокнулись, и погрозила мне пальцем.

Синя – Лешка Синевский, брат Ольги – ел пирожные, конфеты, орехи, все сразу, запивая напитком. Арап шепнул мне:

– Серый, отвлеки Синю: я придумал одну штукенцию.