Солнцебыкъ. Иллюстрированная книга

Принялся целиться. Лоб Кюхельбекера — бледный, в хладной испарине; грудь Кюхельбекера — узкая, чахоточная; промежность Кюхельбекера — по штанам расплылось мокрое пятно. Обоссался, падаль. Ну, куда стрельнуть?

— Пушкин, не стреляй, — вскрикнул вдруг Кюхля, падая на колени. — Пожалей, маменькой заклинаю, не стреляй.

Слезы катились по щекам мальчишки.

— Трус ебаный, — презрительно бросил Пущин, — Стреляй, Обезьяна.

— А я думаю, что ему прострелить, — засмеялся Сашенька. — Башку или пипирку.

— Пожалуйста, — рыдал Кюхельбекер.

Сашенька опустил пистолет.

— Черт же с тобой, живи.

Поднял фуражку, вновь за вишни принялся.

Кюхельбекер упал лицом в траву, тело его сотрясали рыдания.

Пущин и Дельвиг замерли над Парамошкой.

— Что ж нам с ним делать?

— Ясно что, Дельвиг. Закопать надо. Я видел, дворник под сиренью лопату посеял.

За лопатой послали Кюхлю. Обоссатый трус убег, всхлипывая на каждом шагу.

Сашенька присел на отвердевшее тело лакея. Вишню — в рот. Косточку между пальцев — и в небо. Красота.

— А ты молодец, не сдристнул.

Сашенька взглянул на Пущина, ухмыльнулся, показав лошадиные зубы.

— Да я знал, что Кюхля не попадет. У него рука слабая, тряская. А у меня — посмотри.

Сашенька напряг руку.

— Да ты пощупай.

Пущин осторожно потрогал мальчишеский бицепс.

— Да, есть, — сказал уважительно.

— И мне, — взмолился Дельвиг.

Сашенька пожал плечами: щупай, не жалко.

Дельвиг упал на колени.

— Что делаешь, гнида?! — взревел Сашенька, ударив Дельвига ногой в грудь.

— Что такое? — встрепенулся Пущин, глядя, как катается по траве хрипящий Дельвиг.

— Да он мне в хуй вцепился, — пожаловался Сашенька. Черные глаза метали молнии.

Пущин заржал.

Дельвиг сел, харкнул кровицей, ухмыльнулся криво.

— Есть кое-что, — молвил загадочно.

Сашенька хотел сделать злое лицо, да отчего-то залился краской.

— Ты посмотри, — восхитился Пущин. — Он покраснел, как девица. Слышь, Дельвиг?

Толстяк бросил взгляд на Сашеньку.

— Покраснел, как девица, — пробормотал. Глаза его загорелись.

— Не подходи, — взвизгнул Пушкин, вскакивая.

Дельвиг отшатнулся.

— Ну, чего ты, Обезьяна? — взмолился жалобно. — Я же просто поцеловать тебя хотел по-дружески.

— Не подходи.

Дельвиг пожал плечами, снял очки. На коротком носу — красная полоска. Вынул платочек, вытер вспотевший лоб, на небо взглянул.

— Где там Кюхля запропастился?

— Небось, дворник его опять сцапал, — предположил Пущин.

Мальчишки поежились.

Дворник мальчика схватилИ штаны с няго спустил.

Пропел Дельвиг. Пущин прыснул. Сашенька — тоже.

Нехуй простынь воровать,Нехуй в сраку нас ебать.

— Дельвиг, уймись, я сейчас обассусь, — простонал Пущин.

Сашенька посмотрел на Дельвига с восхищением. Надо же, как ловко да складно он сочиняет! Получше, чем дядя Baziley.

Воротился Кюхля.

— Ну, наконец-то, — воскликнул Пущин, выхватывая из тонких рук Вильгельма лопату.

Рой мух поднялся с посинелого Парамошки. Пущин принялся копать, да быстро утомился, передал лопату Сашеньке. Саша поплевал на ладони.

— Кюхля, ты чего стоишь, подходи, — позвал Пущин.

Вильгельм неуверенно приблизился.

— Б-б-божжже, это т-т-труп.

— Да, труп, — кивнул Дельвиг, поправляя очки. — Суть человек, утративший душу. Как, помните, у Гете: