Читаем Соло для пистолета с оркестром полностью

Соло для пистолета с оркестром

Дмитрий втайне надеялся, что Маргарита Эдуардовна уехала на дачу, прельстившись хорошей погодой. Есть визиты, которые хочется оттягивать до бесконечности.

Увы! Она оказалась дома, ждала его с нетерпением, увидев же, начала говорить безостановочно. Дача? Ах, дача! Загородный дом после смерти великого писателя отошел его вдове, а когда скончалась и она, то Маргарита Эдуардовна решила продать дачу, с которой связано столько неприятных воспоминаний. Купить новую? Увольте! В ее-то возрасте, да дачные хлопоты! Отдыхать надо на модных курортах и лучше в бархатный сезон. Когда съезжается солидная состоятельная публика. Там можно завязать полезные знакомства. И она со значением посмотрела на Дмитрия.

Домработница? Отпущена. У нее, ха-ха-ха, есть дача! Внучка уехала с подругой за город. Нет, нет, нет, хорошие знакомые! Очень хорошие! И дом у них замечательный! Ее, Маргариту Эдуардовну, конечно, тоже звали, но ради книги, мемуаров о великом сыне… И вновь значительный взгляд.

«Мама дорогая! Откуда такая жажда славы?!» — мысленно посетовал Глазов.

Они прошли в комнату-музей. Имени Акима Шевалье. Глазов ерзал на диване, раздумывая: сказать — не сказать? Всю правду, от начала до конца.

— Молодой человек, вы прочитали! — воскликнула Маргарита Эдуардовна, увидев в руках Дмитрия свою рукопись.

— Видите ли, надо еще поработать, — не решился разочаровывать ее Глазов. — Но в целом… Надо бы дописать.

— Дописать?

— Да. Там очень мало о его детстве. — Как раз о детстве было слишком уж много. Тоску навевало. И кому все это интересно? Но Глазов с пафосом сказал: — Не видно, что всем он обязан матери. Образованием, развитием. А надо бы сделать на этом акцент.

— Вы так думаете? — живо откликнулась Маргарита Эдуардовна. — Ну, тогда я, разумеется, доработаю книгу! Буду трудиться, не покладая рук!

— Вы такая энтузиастка, — кисло заметил Глазов.

— А правда, Акиша унаследовал свой дар от меня? Литературный талант? Вам так не показалось?

— Трудно судить, — уклонился Дмитрий от прямого ответа. — Разные жанры. Ваш сын был слишком, я бы сказал, оригинален. Вы поработайте со своими воспоминаниями, а я потом еще зайду.

— Хорошо, хорошо, — сразу засуетилась она. — Может, чайку?

— С удовольствием, — ответил Глазов. Самая трудная часть разговора позади. Можно приступать к делу. Он все еще не решил, рассказывать ли ей правду? Чая в такую жару ему не хотелось, но куда деваться? Он даже испытывал некоторую неловкость. Обманул ведь. Наврал. А что плохого в том, что пожилая женщина пишет мемуары о сыне, которого почитают? Ей надо чем-то и как-то жить. Пусть пишет она плохо, но ведь можно поправить. Ладно. Если появятся знакомые, через которых можно это протолкнуть. Уговорив совесть, Глазов принял из рук Маргариты Эдуардовны чашку душистого чая и удобно расположился на диване.

Она вновь заговорила о сыне. Тема, интересующая обоих. Минут через десять Глазов нашел подходящий момент:

— А ведь к вам приходил незнакомый господин, Маргарита Эдуардовна, назвавшийся вашим сыном. Или не назвался? По-другому представился? Хотите, я вам его опишу?

— Откуда вы знаете? — подозрительно посмотрела на Глазова мать писателя. Потом отрезала: — Самозванец.

— Что же он вам такое сказал? А?

— Глупости! А почему я, собственно, должна слушать незнакомого человека? Его вранье? Почему Зоечка должна верить, что он — ее отец? Мой сын умер. Тому есть доказательства. Памятник на его могиле, наконец.

— Существенное замечание, — сказал Глазов, отхлебывая чай.

— В милицию надо было позвонить, да я его пожалела. Самозванец.

— Не пытался доказать, что он — Аким Шевалье?

— Ваш батюшка, простите, жив?

— А причем здесь, извините, мой батюшка?

— А притом. Если бы к вам явился человек, абсолютно на него не похожий, и назвал бы вас, скажем, «сынок». Как бы вы на это посмотрели?

— Значит, он назвал вас мамой?

— Я ему не мама. Я такого не рожала. И не учила его носить эти безобразные вещи. И посягать на святое. Слышите вы? На святое!

— Но он, может, пытался что-то написать? Почерку сына вы бы поверили? Или голос? Узнали вы его голос?

— Знаете, молодой человек, до этого, слава богу, не дошло. До записок. А что касается голоса… Если каждому самозванцу я буду доказывать, что он не мой сын… Много таких. А мой Акиша был один. Неповторимый. Но все-таки, откуда вы узнали?

— Возможно, потому, что кто-то уже пытался выдать себя за моего покойного батюшку, — пошутил Глазов.

Он представил себя на месте вернувшегося Акима Шевалье, и откровенно его пожалел. Бедняга!

Оставшаяся часть беседы прошла спокойно. Глазов решил: не надо правды. Маргарита Эдуардовна говорила о сыне в прошедшем времени: был, писал…

В чем-то она права. Аким Шевалье давно уже умер. А Андрей Никольский ей не интересен. Это не ее сын, а женщины, живущей во Владимирской области, на хуторе…