Соломея и Кудеяр

– Так иди сюда, княже, – перевел дух боярский сын. – С самого главного начнем. Ведомо мне, мастера всякие великомудрые учат удары вражьи ловить и парировать, клинком встречать али уклоняться… Сей бред безумный забудь раз и навсегда, княже, сие есть прямой путь к смерти! Для судебного поединка али схватки с татем одиноким мастерство таковое, может, и полезно, в свалке же боевой ничего ни заметить, ни парировать воин не успеет никогда и ни за что. И потому, в сечу ступив, не клинки парируй, а воздух пред собой очищай. Клинок али копье вертикально вскинул и резко им взмахнул, все, что есть токмо впереди, на сторону сметая. Тут у тебя миг малый возникнет, дабы в получившуюся пустоту укол свой разящий нанести, и тут же с места, с места уходи, ибо тебя самого убивать станут…

Кудеяр передал князю свою слегу, показал основные движения, предложил холопам напасть.

– Не жди! Не парируй! Не успеешь! – еще раз наставительно сказал он. – Чисти место, рази, ускользай. Чисти, рази, ускользай. Рустам, давай тоже подходи. Меньше трех врагов, оно не интересно.

– Рустам подойди, Рустам нападай… – недовольно буркнул татарин. – Я ведь полонянин, забыл? Мне вообще в веревках сидеть полагается! Поставишь синяков, цена выкупа упадет, так и знай! Зачем отцу сын весь побитый надобен? Лечи меня потом!

Однако жердину взял и нападать стал. Причем без особой резвости, позволяя мальчишке победить и обрести веру в свои способности.

Урок длился часа полтора и наверняка протянулся бы до сумерек, но в калитку постучали, и почти сразу въехал всадник, спешившись уже во дворе.

От обычного боярина такой поступок сочли бы за оскорбление – но гонец лишь демонстрировал свою торопливость:

– Боярский сын Кудеяр здесь? Грамота от государя!

– Лично снизошел? – удивился запыхавшийся порубежник. – Что же, узнаем его волю…

Приняв свиток, он сломал печать, развернул бумагу. Вскинул брови:

– В награду за службу честную и храбрую… Жалую… Поместье в собственность… От реки до реки и озеро, три деревни… Может, ошиблись?

– Дозволь гляну, – спустился по ступеням князь Оболенский, забрал дарственную, пробежал глазами. – Турчаховский стан, Возгоры, Нименьга, Уна и Хайноозеро в придачу… Собирайся, боярский сын Кудеяр, и поезжай володения принимать, – отдал грамоту обратно Петр Васильевич. – Таковая дарственная означает, что коли завтра тебя в Москве застанут, то уже не с уделом, а с палачом и плахой познакомишься. Не из рук государевых, а через гонца, не с торжеством, а тайно. Да еще и земля у самого Ледяного окияна! «С глаз долой убирайся!» – вот чего награда сия означает. Беги, боярин, не испытывай гнева великокняжьего.

– Князь Оболенский, Петр Васильевич?! – ворвался на двор еще один гонец. – Государь наш Василий Иванович видеть тебя желает немедля!

– Сей час буду, передай, – ответил престарелый воевода.

– Это из-за меня? – полушепотом спросил Кудеяр.

– Скоро узнаем, – болезненно поморщился князь. – Но коли Василий Иванович сегодня на всех поместьями гневается, я его недовольство как-нибудь перетерплю.

Князь вернулся уже к сумеркам. Степенно поднялся на крыльцо, кивнул ожидающим здесь Кудеяру и Ивану:

– Увы, не повезло. Землей не наградили. Однако же в наместники московские возвели. Править столицей остаюсь, покуда государь в отъезде. Завтра в Новгород Василий Иванович направляется. Промеж прочего тебя помянул, Кудеяр.

– Сказывай, Петр Васильевич, не томи, – попросил боярский сын. – Кару какую изобрел?

– Не особенную, – покачал головой князь Оболенский, теперь уже московский наместник. – Великий князь желает увериться, что ты покинешь столицу раньше него. Посему не обессудь, боярин, но на рассвете, едва откроются Рыбные ворота, ты должен выехать из них самым первым. Холопы мои о том проследят.

29 сентября 1510 года

Река Онега

– Инш-ш-шалла… – прошипел татарин, – Что ты забыл в преисподней, мой суровый брат?! Разве там есть место для живых? Или тебе наскучило искать обычной смерти?

Лодка опять уходила в ночь, полную падающего с небес мокрого снега, встречного ветра, холодных брызг, вылетающих из-под режущего пологие волны носа.

– Нужно успеть до ледостава, Рустам, – уже в который раз объяснял боярский сын. – Коли на реке вмерзнем, это все, конец. До весны к людям не выберемся.

– А если налетим в темноте на скалы?! Тогда мы не выберемся к людям вообще!

– Какие скалы, Рустам, это же не море! Разве топляк какой в воде окажется… Так ведь ему борта не пробить. Опять же, вдоль берега камыши. Коли приближаемся, шуршат, и можно отвернуть обратно на стремнину.

– Инш-шалла! – попытался еще глубже закутаться в халат басурманин. – Признайся, Кудеяр, ты сговорился с моим отцом и желаешь сохранить ему полста рублей выкупа, заморозив меня в этом черном ужасе!

– Шестьдесят пять! – поправил его боярский сын. – Полста за тебя, по пять за пленников и еще пять за коня, что остался на княжеском подворье. В письме, что торгаш повез в Крым, было указано шестьдесят пять.