Solomon (Isetzkij) Lenin i ewo semja (Uljanovi)

И вот, встретившись с ним в ресторане через много лет, я, конечно, не узнал в этом невысокого роста, с неприятным, прямо отталкивающим выражением лица, довольно широкоплечем человеке, обладающем уверенны­ми манерами, того Владимира Ульянова, которого я мельком видел в Самаре.

Я сидел в ожидании Ленина и Менжинского за сто­ликом… Они пришли. Я увидел сперва болезненно со­гнутого Менжинского, а за ним увидел Ленина. Мне бросилось в глаза одно обстоятельство, и я даже вско­чил… Как я выше говорил, Менжинский был очень бо­лен.

Его отпустили из Парижа всего распухшего от бо­лезни почек, почти без денег… Мне удалось кое-как и кое-что устроить для него: найти своего врача и пр., и спустя некоторое время он стал поправляться, но все еще имел ужасный вид с набалдашниками под глазами, распухшими ногами… И вот при виде их обоих: пышу­щего здоровьем, самодовольного Ленина и всего расслаб­ленного Менжинского — меня поразило то, что последний, весь дрожащий еще от своей болезни и обливаю­щийся потом, нес (как оказалось) от самого трамвая громадный, тяжелый чемодан Ленина, который шел на­легке за ним, неся на руке только зонтик…

Я вскочил и вместо привета прибывшему бросился скорее к Менжинскому, выхватил у него из рук выва­ливающийся из них чемодан и, зная, как ему вредно таскать тяжести, накинулся на Ленина с упреками. Менжинский улыбался своею милой, мягкой улыбкой. Он растерянно стоял передо мной, осыпаемый моими дружескими укоризнами. Я поторопился усадить его, и первыми словами, обращенными мною к Ленину, были негодующие упреки:

— Как вы могли, Владимир Ильич, позволить ему тащить чемоданище? Ведь посмотрите, человек еле-еле дышит!..

— А что с ним? — весело-равнодушно спросил Ле­нин- — Разве он болен? А я и не знал… ну, ничего, поправится…

Меня резанул этот равнодушный тон… Так возобнови­лось наше знакомство, если не считать началом его нашу деловую переписку. Сцена с чемоданом произвела на ме­ня самое тяжелое впечатление. Но Ленин был моим гос­тем и притом близким товарищем, и я, с трудом подавив в себе раздражение, перешел на мирный тон приветствий и пр. Когда мы, пообедав, поднялись из-за стола, чтобы идти ко мне — Ленин остановился у меня, в моей един­ственной комнате, — Менжинский снова схватился было за чемодан Ленина. (По долгу правдивого летописца отмечу, что элемент самопожерт­вования является отличительной чертой характера Менжинского в его сношениях с близкими людьми. Так, мне вспоминается, как тот же Менжинский в Москве, прибыв из Киева, страдая сильной грыжей, стал перетаскивать свой и своих товарищей багаж, в то время как молодые товарищи спокойно шли налегке. Он поплатился за это болезнью, которая продержала его несколько недель в постели. И он сносил свои страдания без ропота, с присущей ему мягкой улыб­кой. — Авт. ). После долгих препирательств с ним я вырвал у него злосчастный чемодан и с шуткой, но на­стоятельно всучил его Ленину, который покорно и легко понес его.

В моей памяти невольно зарегистрировалась эта чер­та характера Ленина: он никогда не обращал внимания на страдания других, он их просто не замечал и оста­вался к ним совершенно равнодушным…

ГЛАВА 6

Ленин у меня в гостях. - Некоторые характерные черты Ленина: грубость, резкость со слабыми против­никами, личные выпады. — Поклонники Ленина и его враги. — Разговоры с Лениным (1908 г.) на тему о максимализме, о парламентаризме, о советизации. Уч­редительном собрании и пр. — Его резкое отношение к социалистическим утопиям. — Ленин предостерегает от того, чтобы петь отходную буржуазии и демокра­тии. — Ленин в спорах.

Ленин погостил у меня всего 4—5 дней. Как я ска­зал, он жил это время у меня, в моей комнате.

Мы все это время не расставались с ним и, как оно и понятно, много говорили на всевозможные темы. Доклад, который он прочитал тогда в Брюсселе, ничего особенного собою не представлял. Я не помню точно его темы и могу сказать лишь, что он, как теперь принято говорить, был на тему момента дня.

Это было в 1908 году, когда ре­волюционное движение 1905 года было свирепо и, ска­зал бы я, чисто по-большевистски подавлено Столыпи­ным. Само собою, в русском обществе, считая в том числе и революционеров, как реакция царила значитель­ная подавленность. Люди отходили прочь от революци­онного движения. Разочарование захватывало все более глубокие слои российских граждан, в результате обще­ственными силами овладели инерция и жажда покоя.

И вот борьбе с этим реакционным настроением и был посвящен доклад Ленина. Он старался вдохнуть в сомневающихся и унывающих веру в то, что революци­онное движение не умерло, что оно идет своим ходом вперед. Собравшиеся на доклад плохо воспринимали его ободрения, и, сколько помню, доклад не вызвал сколь­ко-нибудь оживленных прений, и мне, председательству­ющему на этом собрании, пришлось после двух-трех вя­лых и каких-то вымученных реплик за отсутствием оп­понентов закрыть его при удручающем настроении собравшихся.