Читаем Солоневич полностью

Спиридонов отметил, что «Солоневич хорошо натаскан на обработке масс», ведь публика почти единодушно хлопала, когда он заявил, что не евреи, а русская интеллигенция привела к революции. «Вот это игра! Вы показали себя достойным Ваших учителей. Не даром Вы хвастались, что, дескать, „мы, подсоветские, любого жида обставим“».

Свое «разоблачительное» послание Спиридонов завершил так:

«Не разрешив еврейского вопроса, Вы никогда не разрешите национального, то есть не обеспечите суверенитета русской нации. Мы имеем тому пример в Германии».

На подобные обращения Солоневич отвечал не раз на страницах газеты. В одном из своих личных писем он объяснял свою позицию следующим образом:

«Что касается антисемитизма, то я намеренно поставил вопрос так, как он поставлен в моих статьях: нельзя всё сваливать на жидов. И нельзя пускать по эмиграции фальшивые списки, „сионские протоколы“ и прочие филькины грамоты. А сами-то мы где? А почему тот же РОВС разлезается? А почему создалось такое положение, что вот, например, в здешнем софийском интернате пришлось рассовывать по разным комнатам скаутов, витязей и разведчиков: они, видите ли, не желают дышать одним воздухом друг с другом. И что с того, что Иванов Седьмой — жидоед, жидам на это наплевать. А вот тот факт, что на практике этот жидоед не ест жидов, а разъедает русские организации — имеет весьма большое практическое значение»[119]

.

Распространённую в эмиграции идею «жидомасонского заговора» против России Солоневич считал вредной и тенденциозной. По его мнению, тезис о том, что евреи подготовили Октябрьскую революцию, был глупым и ошибочным. Они получили полное равенство и все необходимые свободы после Февральской революции 1917 года. Чего же больше желать? Коммунистический режим — это продукт «заговора большевиков», гипертрофированной жажды власти Ленина и его подручных, а не целенаправленной деятельности так называемых «жидомасонов», от которой якобы идут почти все исторические беды и катастрофы в России. Американский исследователь Уолтер Лакер отметил, что «Солоневич высмеивал и другие аргументы идеологов-антисемитов, но без заметного успеха. Преступления евреев были важной частью идеологии правой, и Солоневичу ставили в вину, что он плохо знает классику антисемитской литературы»[120]. Обвинение это Солоневич отвергал, демонстрируя в своих трудах глубокое знание еврейского вопроса в России. Позиция Ивана была неизменной: этот вопрос не самый важный в списке задач по переустройству России, которые надлежит решать русской эмиграции после возвращения на родину.


О реакции белоэмигрантов на лекции Солоневичей в НКВД нередко узнавали из перехваченных писем. Каждое из них, как в капле воды, отражало разнобой взглядов и надежд эмиграции.

Переписка бывших дипломатов Е. В. Саблина[121] и В. А. Маклакова свидетельствует о росте интереса эмигрантской массы к Солоневичам. Саблин с подчёркнутым неодобрением писал: «За последнее время у нас здесь [в Лондоне] стали очень увлекаться братьями Солоневичами, и многие умы как-то притупились. В особенности превозносят Солоневичей, конечно, правые круги».

Маклаков не соглашался, пытался объяснить феномен Солоневичей объективными причинами: «Вот вы мельком отрицательно отозвались об [Иване] Солоневиче… Я очень жалею, что Солоневич грозит свалиться к уродам непримиренчества. Однако Вы и лично в нём, и в судьбе его писаний можете видеть, насколько эти настроения живы».

По мнению Маклакова, феномен Солоневичей вызван тем, что они твёрдо стоят на распространенной в кругах эмиграции (особенно среди военных) позиции неприятия соглашательства с большевиками. Братья отражают эти настроения, напоминают о том, какой вред нанесли большевики России, и о том, что примирение с ними как победителями станет фактически осуждением всех тех, кто с ними боролся. Маклаков склонялся к мнению, что с этим взглядом надо считаться: в эмиграции есть два фланга и два мировоззрения. Оба имеют право на существование.

Мнения Саблина и Маклакова о Солоневичах отражало различие подходов к братьям наиболее подготовленных политически и интеллектуально представителей эмиграции. Своё отношение к Солоневичам выражали и рядовые эмигранты. Вот типичная точка зрения, высказанная бывшим «нижним чином» белой армии:

«Здесь [в Югославии] недавно были братья Солоневичи, издающие „Голос России“. В своих лекциях описывали жизнь русских за чертополохом, свидетелями которой они были до 1934 года, когда бежали. Впечатление у меня от всего ими рассказанного таково: там все ненавидят властвующих партийцев и убеждать уничтожать их — нет необходимости. Народу нужен только случай захватить оружие. О дальнейшем самоуправлении даже и не думают, партийные дрязги им незнакомы. Они благоговеют перед смертью Императора Николая II и его семьи, которые отказались от заграницы и хотели разделить русскую судьбу. Белое движение в памяти народа свято, и порыв освободить Россию в нём не угасает, нужна лишь маленькая шаткость власти.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное