Солоневич

В числе первых, кто пришёл знакомиться к Солоневичам в гостиницу, был протопресвитер Георгий (Шавельский). Он преподавал в Софийской духовной семинарии и был директором Русской гимназии. Его книги о пастырском служении имели несомненное влияние на юношество и кандидатов в священники. Отец Георгий пользовался авторитетом в болгарских церковных кругах. Местный Синод часто обращался к нему за помощью в спорных делах, иногда в качестве третейского судьи, когда возникали разногласия между митрополитами. Для Ивана он стал полезным источником сведений о положении дел в Русской зарубежной церкви и вообще в эмиграции. Шавельский охотно принимал приглашения на трапезы в тесной компании Солоневичей и в качестве рассказчика был достойным партнёром Ивана. В 1915–1917 годы, будучи протопресвитером военного и морского духовенства, Шавельский имел возможность видеться с Николаем II в ставке. К царю и царице он относился, как сейчас говорят, «неоднозначно» и в своих воспоминаниях часто опирался на оценки и мнения других. Особенно это было заметно, когда Шавельский рассказывал о нездоровом моральном климате в царской семье по вине «грязного мужика» Распутина. Клеветнические россказни о царице Иван всегда оспаривал. Не сделал послаблений и для Шавельского, назвав его однажды «лжесвидетелем». Тот сдержанно возразил, но по существу обвинения спорить не стал, памятуя о приблизительности и вторичности своих воспоминаний в той части, которая касалась жизни царской семьи.

Резидент Яковлев планировал поселить «спортсменов» на подконтрольной резидентуре квартире. С этой целью «Ворон» пригласил Солоневичей на экскурсию по болгарской столице. Город им понравился, может быть, потому, что многие улицы носили русские имена: генералов Тотлебена, Гурко, Черняева, Скобелева и др. Не были забыты писатели — Достоевский, Аксаков, Толстой. Московская улица порадовала их вывесками русских трактиров и запахом ржаного хлеба из пекарен. Постояли экскурсанты у Русского памятника, установленного в честь офицеров и солдат, защищавших православие и славянство на болгарской земле, и у памятника Царю-освободителю. Потом долго созерцали величественный собор Святого благоверного великого князя Александра Невского, который был воздвигнут в память побед русского оружия на Балканах.

Во время прогулки Николай показал Солоневичам несколько приличных по эмигрантским понятиям квартир. Несмотря на старания «Ворона», братья к его предложениям отнеслись без энтузиазма и предпочли обосноваться на вилле «Спокойствие», принадлежавшей болгарину Доревскому. Она находилась в дачной местности Овча Купель, в пяти километрах от Софии, на улице Кирилла и Мефодия, 12. На эту виллу Солоневичи наткнулись случайно во время прогулки по окрестностям столицы. Не торгуясь, договорились с хозяином об аренде второго этажа за 1200 левов в месяц.

Ивану Николай Абрамов понравился: он говорил о своём советском прошлом без критического надрыва, признавал, что научился в Советском Союзе многим полезным вещам, в том числе искусству выживания в «трудных бытовых условиях, а иногда голода». Особенно тронули Солоневича эмоциональные слова Абрамова о том, что он не намерен отсиживаться за спиной отца: рано или поздно вернётся в СССР, чтобы работать во имя восстановления «Национальной России»!

В августе 1938 года, работая в Берлине над брошюрой «Четыре года», Иван вспоминал о «настоящем патриоте», симпатичном и энергичном Коле Абрамове. Для Ивана Солоневича он был одним из образцовых молодых русских, которые будут определять будущее России:

«Я очень внимательно всматривался в те немногие стальные ростки нашей молодёжи, которые пробрались сюда из Советской России, — мой сын, Андрюша Чернавин, Коля Абрамов — сын генерала Ф. Ф. Абрамова, и некоторые другие. Есть немецкий школьный анекдот: преподаватель говорит о словах Наполеона, обращённых к его египетской армии: „Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид“. Из класса, из тех мест, которые по-русски называются „Камчаткой“, раздаётся пренебрежительная реплика: „Ну, немцев на пирамиду не поймаешь“… Так вот, и эту молодёжь тоже не поймаешь ни на пирамиды, ни нашивки. Даже Коля Абрамов к генеральскому титулу своего отца относится весьма скептически. Андрюша с этими титулами, вероятно, и вовсе не сталкивался. Для Юры они не значат ровно ничего. Нужно считаться с фактами. Этих ребят в Советской России миллионов тридцать. Они, эти ребята, будут спрашивать в упор. Они будут очень суровыми экзаменаторами».

Впрочем, «стальные ростки» не нашли между собой общего языка. Николай Абрамов попытался сдружиться с Юрием. Тот не выразил желания к «товарищескому» сближению, заявив отцу, что «советский душок из Николая не выветрился». «Ворон» в долгу не остался. В агентурном отчёте о встрече с младшим Солоневичем он был категоричен в его оценке: «Юра производит на меня очень нехорошее впечатление, слишком похож на „хулигана-болтуна“»…