Солотчинский призрак (СИ)

– Зачем это мне его вам отдавать, барин? Как я его прирежу? Вы не видели его? Я его зарезать хотела, начала перерезать ему горло, а он вырвался и убежал. Вроде куда-то туда побежал, – женщина посмотрела и сделала шаг в сторону раскидистых лопухов и кустов за ними. При этом было явственно заметно, что она прихрамывает на правую ногу!

– Подожди, – попытался преградить ей дорогу Зазнаев, – не надо никого резать, пусть живет. Отдай мне нож.

Иван Васильевич говорил мягко, словно пред ним был капризный ребенок. Но Агафья не собиралась поддаваться на уговоры. Она вытянула руку (правда, не ту, в которой был нож) и попыталась отодвинуть следователя в сторону.

– Зачем Вам нож? Отойдите, а то убежит.

– Ну, пусть убежит, пусть живет, – продолжал уговаривать слуга закона.

– Как это «пусть живет»? А кормить я Вас чем буду? Вы же вряд ли одной морковкой сыты будете?

– Так ты кого зарезать хочешь? – несколько обалдело спросил Зазнаев. Он стал осознавать, что чего-то недопонимает.

– Как кого? Поросенка! Я его завтра запечь хотела и с кашей подать. Поймала, к полу коленкой прижала, попыталась прирезать, один раз ножом провела, а он возьми и вырвись и убежал. Вот теперь ищи его.

Она решительно пошла в сторону кустов, причем это у нее получилось достаточно резво, несмотря на небольшую хромоту. Следователи двинулись за ней. Там в кустах и в самом деле что-то шевелилось и пыталось издавать тонкие звуки.

– Вот он, беглец. Убежать от меня вздумал, – Агафья нагнулась и за ногу подняла еще совсем молодого свина, горло которого было надрезано и по тушке струилась кровь. Поросенок отчаянно дергал ножками и извивался, пытаясь отстоять свое право на жизнь. Однако шансов у него было ноль: кухарка держала его крепкой хваткой.

Все облегченно вздохнули. Сверху с балкона детский голос спросил:

– Петр Андреевич, Вы, наконец, приехали? А что за шум был сейчас? – Павлик перевесился через перила и с тревогой смотрел вниз.

– Ничего, все в порядке. Не упади, пожалуйста, – ответил Железманов и поспешил к своему подопечному. Нельзя же ребенка без присмотра оставлять на целый день! А у Зазнаева к Агафье возникли новые вопросы. Он пошел за женщиной в сарай, где она разделывала порося. Кухарка уже ловко прикончила его. Казалось, ни кровь, ни куча потрохов ее не смущают. Ножом она орудовала уверенно, на лице не было и тени сожаления о безвременно прерванной юной жизни.

– Подожди, ты можешь на минутку оторваться?

– Да, а что?

– Ты все ножи в доме знаешь?

– Те, которые на кухне, то да.

– Тогда взгляни, вот этот нож тебе знаком?

Зазнаев достал нож, которым был убит отец Сергий. Агафья бросила короткий взгляд и сразу определила:

– А, вот он где!

– Значит, это твой нож?!

– Ну, он не мой личный, барыня для кухни такой покупала.

– А это точно тот, который был на кухне? Может, просто похожий?

– Да нет, точно он, вон на ручке пятно черное, это он у меня на печке немного обгорел.

– А ты его последний раз когда видела?

– Да вчера вроде на месте был. А сейчас вот сунулась порося резать, а ножа-то нет. Взяла другой, а он не такой удобный, вот оно так и получилось, чуть обед не сбежал.

– А кто к тебе утром на кухню сегодня заходил?

– Молочник заходил, молоко принес и сметану. А больше вроде никто не заходил.

– А сама выходила?

– А что же я здесь как привязанная сижу? Конечно, выходила: к колодцу, в огород, на стол накрывала.

– Слушай, еще хотел тебя спросить, а что ты вдруг хромать стала? Ногу ушибла?

– Почему это вдруг? Коленка у меня болит, будь она неладна. Временами ничего, словно и нет ее, а временами опухает, ноет, вот я и начинаю одну ногу приволакивать. Хорошо еще крестная у меня настойку хорошую делает, там с кустов цветочки срывает, белые такие, и на них настаивает. Я вот ее повтираю и отпускает вроде.

Женщина вернулась к своей работе, продолжала кромсать дальше тушку несчастного животного, а следователь остался при своих мыслях. «Значит, кто-то утром проник в кухню, взял там нож, пошел в лес, устроился ждать, а потом, когда проходил отец Сергий, догнал его и ударил ножом. Сделать это мог практически каждый: кухня не запирается, кухарка постоянно там сидеть не может», – думал он. Впрочем, его служебный опыт не диктовал ничего оригинального, как опрос всех обитателей дома Сабанеевых и выяснение, кто где был утром в районе 9 часов.

Беседовать с Марией Михайловной было тяжелее всего. Все расспросы она по-прежнему воспринимала как грубое и бестактное покушение на ее покой. Особенно ее возмутили вопросы о ее местоположении в 9 утра.

– Какое право Вы имеете спрашивать такие вещи? С каких пор я должна отчитываться перед вами, молодой человек? – выговаривала она Зазнаеву.

– Этот вопрос я буду задавать всем живущим в этом доме. Убит человек и есть серьезные основания предполагать, что это сделал человек, который живет в этом доме, – Иван Васильевич старался держаться невозмутимо, но старуха уже раздражала изрядно.