Сомерсет Моэм. Король Лир Лазурного Берега

Малоизвестный прозаик проснулся 26 октября 1907 года знаменитым драматургом. Главный вопрос лондонского театрального сезона 1908 года: «Вы видели квартет Сомерсета Моэма?» Его интервьюируют и фотографируют. Его общества ищут завсегдатаи самых блестящих литературных и театральных салонов, он зван – куда чаще и охотнее, чем раньше, – на светские пикники и загородные parties, танцует фокстрот с первыми красавицами Лондона, в его друзьях «вся королевская рать»: Госс, Бирбом, Джеймс, Конрад, Уэллс, Киплинг. «Поймал себя на откровенно завистливом чувстве, когда вчера и сегодня читал про очередную успешную постановку пьесы Сомерсета Моэма», – записывает в своем дневнике Арнолд Беннетт.

Моэм регулярно играет в гольф с первым лордом Адмиралтейства Уинстоном Черчиллем. Их многолетняя дружба началась с того, что Моэм однажды в присутствии Черчилля очень удачно отбрил одного зарвавшегося молодого офицера. «На следующее утро, – вспоминал впоследствии Моэм, – когда я сидел в курительной, листая воскресные газеты, вошел Уинстон. Он подошел прямо ко мне и сказал: „Я хочу заключить с вами соглашение“. – „Со мной?“ – „Если вы пообещаете никогда не выставлять меня на посмешище, я не стану выставлять на посмешище вас“». Подобный «паритет» с таким блестяще остроумным человеком, как Уинстон Черчилль, согласитесь, дорогого стоит.

Моэм так популярен, что даже попадает в художественную литературу: его приятельница, светская львица и по совместительству романистка Ада Леверсон – это с нее Уайльд писал своего «Сфинкса» – в романе «Предел» вывела Моэма в образе популярного драматурга Гилберта Хирфорда Вогена. «Он сочинил одиннадцать пьес, пошедших одновременно на всех мыслимых языках, от американского до эскимосского и даже турецкого… – говорится про Вогена в романе. – Он был скорее сдержан и таинствен, чем криклив и удал, отчего женщинам нравился тем больше». А вот портрет Моэма-Вогена, набросанный романисткой: «Бледный, смуглый, невысокий, довольно красивый молодой человек. Ведет себя, в общем, как и все остальные молодые люди, разве что чуть сдержаннее… На первый взгляд особенно умным его назвать, пожалуй, трудно… В непроницаемом взгляде его живых темных глаз многие женщины читают восхищение, тогда как в нем не более чем любопытство».

Примерно таким же увидел Моэма в эти же годы взявший у писателя интервью репортер нью-йоркской «Драматик миррор» Генри Стирнз: «…похож на юного преподавателя французского языка в большом университете: невысокий, чистое, гладкое лицо, пристальный взгляд темных глаз. Говорит медленно, вдумчиво. Держится с изысканностью эстета».

«Изысканным эстетом», эдаким баловнем судьбы смотрится Моэм и на портрете своего друга Джералда Келли. На портрете с двусмысленной подписью «Насмешник» (Jester) Келли изобразил Моэма, зашедшего к нему после завтрака продемонстрировать свою обновку – только что купленный цилиндр – истинным лондонским денди: фрак, белые перчатки, цилиндр, трость – чем не шафер на великосветской свадьбе.

В августе 1907 года Моэма принимают в престижный театральный клуб, носящий имя легендарного английского актера XVIII века Дэвида Гаррика. В октябре вместе с еще семьюдесятью видными деятелями культуры он подписывает открытое письмо в «Таймс» против театральной цензуры, насаждаемой Эдвардом Гарнеттом и Харли Гренвилл-Баркером, а в марте 1909-го вместе с Джеймсом Барри, Артуром Пинеро и другими известными авторами, пишущими для театра, основывает «Клуб драматургов» (Dramatists’ Club).

Итак, Моэм в одночасье взошел – лучше будет сказать, вознесся – на литературно-театральный олимп. При этом драматург не важничает, не задается, ведет себя скромно, покладисто. Мы уже рассказывали о том, что Моэм спокойно относился к редакторской правке, не считал, что его текст безгрешен и не нуждается в исправлениях. «Самую блестящую сцену, самую остроумную реплику, самую глубокомысленную сентенцию драматург должен изъять, коль скоро она не обязательна для развития пьесы»[34], – писал Моэм в 1925 году в книге «Подводя итоги». Вот и на репетиции он приходил с остро очиненным синим карандашом и исправно вычеркивал все, что плохо или неестественно звучало со сцены. Вычеркивал целые реплики и – вспоминала переигравшая многие женские роли в пьесах Моэма американская актриса Глэдис Купер – шутил: «Я уже вычеркнул столько реплик, что надо будет как-нибудь собрать их вместе в отдельную пьесу».