Сомерсет Моэм. Король Лир Лазурного Берега

Кабинет Моэма находился на самом верху, на плоской крыше виллы, от которой он был отделен узкой зеленой лестницей. Говорят, дом англичанина – его крепость; у Моэма неприступной крепостью служил кабинет, куда доступ гостям, даже самым близким, был строго-настрого запрещен в любое время суток. Из-за ведущей на террасу балконной двери, расписанной Гогеном и приобретенной Моэмом на Таити, открывался изумительный вид на Вильфранш, на море и скалы, и, чтобы вид этот не отвлекал хозяина дома от работы, широкий восьмифутовый орехового дерева массивный испанский обеденный стол XVII века, служивший Моэму столом письменным, развернут был от окна к книжным шкафам, камину и крытому синим батиком дивану. «Я закрылся от вида на море книжными шкафами, – говорил Моэм, – потому что эта комната предназначена для работы, а не для того, чтобы любоваться красотами». Над письменным столом висел портрет уже известной нам Сью Джонс – «женщины, которую я любил». А на самом краю стола, рядом с расписанной Гогеном балконной дверью, лежала рукопись романа «Луна и грош» с авторской – красными чернилами – правкой. Здесь, за этим массивным столом, Моэм на протяжении без малого сорока лет ежеутренне исписывал перьевой ручкой белую нелинованную бумагу. Писал очень быстро – это видно по «летящему» почерку – и редко переписывал написанное; обычно ему хватало одной, хоть и «густой», правки. Писал синими чернилами, правил красными; когда же себя редактировал, то текст обычно упрощал и сокращал. Однако редко что-то переделывал или менял: и сюжет, и герои, и даже композиция рассказа или романа уже были у него в голове и/или в записной книжке.

В огромной гостиной, за окнами которой прятался заросший лилиями пруд, где по ночам громко квакали лягушки, на стенах, точно в картинной галерее, висели картины Тулуз-Лотрека, Сислея, Писсарро, Утрилло, Ренуара, Руо, Гогена, Матисса, Пикассо, Боннара. Обращали также на себя внимание позолоченный деревянный орел, простерший свои крылья над камином из арльского камня, позолоченные же деревянные люстры, заваленный книгами круглый стол посередине, книжные полки до потолка и – главная барочная достопримечательность – стоящий в алькове испанский алтарь с увлажнителем воздуха; Моэм, как мы знаем, любил все испанское. Именно здесь, в гостиной, гостеприимный хозяин, «Мога́м», как его называли французы, облаченный в шелковую японскую пижаму и в кимоно, широко раскинув на французский манер в приветственном жесте руки, встречал с широкой сердечной улыбкой своих многочисленных гостей. Но Моэм был лишь последним звеном в торжественном церемониале, который, как и все в «Мавританке», расписан был до мелочей. Приезжали гости в Больё, городок под Ниццей, где их на «роллс-ройсе» хозяина встречал вместе с шофером Жаном Джералд Хэкстон. Хэкстон привозил гостей на виллу, где в дверях их приветствовал дворецкий Эрнест, и только потом, в гостиной или, в особых случаях, в холле – хозяин дома.

Гостей, как правило, было меньше, чем домочадцев. На вилле постоянно жили пятнадцать человек. Сам Моэм – на Лазурном Берегу он жил, за вычетом пяти лет Второй мировой, до конца жизни не меньше шести месяцев в году, отлучаясь по делам в Нью-Йорк и в Лондон, где останавливался или в отеле «Дорчестер», или в купленной им небольшой квартирке на Хаф-Мун-стрит неподалеку от Пикадилли. А также Джералд Хэкстон, повариха, две горничных, дворецкий, лакей, шофер и, как уже говорилось, семь садовников. «Иногда, – говорил Моэм, – мне становится неловко оттого, что одного старика обслуживают тринадцать человек». К этим тринадцати следовало бы по справедливости прибавить еще четырех такс, названных именами героев вагнеровских опер; фавориткой хозяина была Эльза, названная в честь героини «Лоэнгрина».

Моэма никак не назовешь негостеприимным хозяином – его гости наслаждались отменным сервисом, уютом и роскошью: ели много, вкусно, разнообразно и исключительно с серебра, завтрак подавался лакеем в ливрее прямо гостю в постель, в распоряжении гостей были оранжерея, бассейн, два автомобиля, яхта, площадка для гольфа и теннисный корт. Вместе с тем распорядок дня хозяина дома от гостей, в том числе и самых именитых, не зависел ни в коей мере и разнообразием не отличался. Моэм был предельно пунктуален и требовал неукоснительной пунктуальности от своих гостей: весь день был у него расписан буквально по минутам. Бывали, правда, и исключения, когда Моэм, отложив перо, присоединялся к гостям на весь день, жил бездельной, рассеянной жизнью приглашенных на виллу.