Читаем Сомнамбула полностью

Хлопоты и в самом деле не помогли. Зато получилось с «Италия-тревэл». Может быть, оно и к лучшему. Какой из меня преподаватель. Збарская позвонила своей подруге, и теперь я круглый год летаю до Рима и обратно, чтобы водить по городу вконец обалдевших туристов, отвечать на дурацкие вопросы («а это правда, что в банях мылись вместе… ну, мужики с бабами?»), следить, чтобы из очередной энотеки группа вышла без потерь, переводить в сувенирной лавке нечто вроде «а нет ли такого же, но без крыльев», и в оставшееся время бессмысленно мечтать о билете в один конец и о маленькой комнатке возле пьяцца Навона.


— Романтично. Натурализоваться не думала?

— Нет.

— Выйти замуж за настоящего брюнета?

— Сам ты брюнет.


Ни одного седого волоса. В детстве был маленький старичок, в старости будет вечнозеленым мальчиком. Женится на студентке, изведет одну, потом другую. Их же пруд пруди, никто и не заметит. Надо посмотреть, что у него там, в другой комнате. Семь жен синей бороды. Студентки такое любят, хлебом не корми — чтобы было брутально, интеллектуально и эксклюзивно. Это тебе не Рим — Флоренция номер один.


— А там что?

— Балкон. Не ходи, шею сломаешь. Он завален рухлядью.

— Куда же мне ходить?

— Посиди здесь, я кое-что принесу.


Издание восемнадцатого века, сохранность хорошая, в переплете из тисненой кожи. Переплет новый, конец девятнадцатого. Имеется подпись владельца. Я выяснял — был такой Разумовский, поляк, не тот, что при Екатерине и т. д.

Сюжет, конечно, типовой. Двое за книжкой, появляется муж в образе ангела с мечом и голову с плеч, и оба в аду. Адский ветер, треплющий плоть как сухую листву. Вы и в самом деле хотели быть вместе? Теперь у вас есть шанс проверить свои чувства. Ту-ру-ру, ту-ру-ру, словно листья на ветру. Обжалованию не подлежит, во всяком случае, не в этой жизни. Вердикт: хотя несчастным людям, здесь живущим, к прямому совершенству не прийти, их ждет полнее бытие в грядущем. Вот память-то. А на языке оригинала слабо? Так, сейчас…


— Ты не слушаешь?

— Извини, задумалась. Слушаю внимательно.

— Еще кофе?

— Пожалуй, я останусь.

— Что?

— Проверка слуха.

— Вообще-то я понял.

— Вот только вещи заберу. И принесу что-нибудь поесть.

— Лихо. Пойти с тобой?

— Еще не хватало. Я тебе покричу в окно, а ты выйдешь и возьмешь сумку. Не скучай. И разбери пока балкон.


Ого. Ничего себе штурм унд дранг.

Завернула за угол.

По Песчаной прошел трамвай.

Так и будешь стоять?

в море и повсюду

И зачем я села в трамвай. Во-первых, здесь пять минут пешком, а во-вторых — в другую сторону. А наговорила… Что он мог подумать… Другой подумал бы сразу.

Знаю, чем это кончится. Переночую в комнате Марины, а завтра опять пойду по присутственным местам. Может, оно и к лучшему.

И улыбка у тебя дурацкая. Все смотрят, можно сказать, пальцами показывают — вон та девушка едет собирать вещи. Черт возьми, как это здорово. Даже водитель в зеркальце это понимает. Ага, еще скажи — подмигивает. Ой, подмигнул. И вон тот, на остановке. Беги за трамваем. И еще вино и горький-горький шоколад. И черешни. Как раз на Центральной…

Девушка, ну что же вы, стояли-стояли… Надо же заранее, в самом деле…

извините, простите, а ведь могла бы и по ногам пройтись, я же ничегошеньки не соображаю, ни вот столечка, и не вижу ничего, и не слышу


город золотой, голубой

в маленьких квадратиках солнца

в море и повсюду

отражение раздвоилось исчезло

и сразу же рядом

вспыхивает и гаснет

каждый угол оживлен

по цепочке бежит впереди

смотри смотри

на том конце улицы уже все известно

сегодня вечером

это произойдет сегодня

ночью

* * *

Не забыть запереть дом.

Побросаю вещи и назад. Одна сумка и одна бутылка. С таким набором на необитаемом острове долго не протянешь.

Есть над чем задуматься.

Вот-вот.

Диана

Яна опаздывала, а между тем ей надо было прийти пораньше. Перед уроком истории предполагалась «пятиминутка», на которой специально назначенный докладчик вводил слушателей в международное положение, это называлось «политинформация». На выходе из положения класс писал «летучку» — тоже своего рода пятиминутку, во время которой каждый мог изложить на бумаге свои соображения относительно темы прошлого урока (мануфактурное производство, паровая машина Уатта, самолет братьев Райт — чем не поделка, ручная работа во всем — от фанерной конструкции до управления ею, а вот напишешь — не поймут, и правильно сделают, меньше надо выпендриваться).

Снегу навалило — страшное дело, почти по пояс (так-то лучше, а то, может, расскажешь им про «Амаркорд»?). Для здешних широт это редкость. Дорожка в школу была робко проложена каким-то молодым и ранним любителем знаний, явно с нашего двора (уж не Замотана ли на шпильках в восемь утра протоптала, хи-хи). По дорожке, сметая бортами снег, шествовала Диана — в ярко-красном пальто и черной шляпке с вуалью. Обойти ее не представлялось никакой возможности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука