Сон № 9

Целую вечность стою под душем, пропариваюсь до костей, подушечки пальцев сморщиваются. Намыливаюсь три раза, с головы до пят. Наконец выхожу из-под душа и чувствую, что простуда немного отступила, да и сам я как-то полегчал. А теперь – бритье. Хорошо, что бриться мне нужно раз в неделю. Мои одноклассники хвастливо рассказывали, что бреются очень часто, но на свете есть много занятий поинтереснее, чем шкрябать сталью по волоскам. Однако предложение госпожи Сасаки в некотором роде приказ. Пару лет назад дядюшка Толстосум подарил мне электробритву, но дядюшка Асфальт поднял меня на смех и заявил, что настоящие мужчины бреются лезвиями. Моя первая упаковка одноразовых «Бик» еще не кончилась. Плещу на лицо холодной водой и держу станок под холодной струей – дядюшка Асфальт говорит, что от холода лезвие сжимается и делается острее. Я вспоминаю его всякий раз, когда бреюсь. Намазываю лицо гелем для бритья «Айс блю», особенно густо желобок между носом и верхней губой – почему для этого места не придумали названия? – и ямочку на подбородке, и основание нижней челюсти, где обычно режусь. Жду, пока гель начнет пощипывать. Затем начинаю с плоских мест рядом с ушами, где не так больно. Вообще-то, мне нравится эта боль. Напряженная, всепоглощающая. Чтобы справиться с болью, надо в нее нырнуть. Вокруг носа. Ай! Ополаскиваю лицо, смываю щетинистую липкую массу в водосток. Еще холодной воды. Ощупываю подбитый глаз, пока он не начинает болеть. Чистые трусы, футболка, шорты. Пахнет едой. Спускаюсь вниз, кладу бритвенные принадлежности в сумку. Ловлю на себе взгляд дамы с фотографии в ракушечной рамке. «Ну как, полегчало? Да не волнуйся ты так. Здесь ты в полной безопасности. Расскажи, что случилось. Расскажи свою историю. Давай. Рассказывай».

Монгол исчез, как будто его и не было. Горящие «кадиллаки» разразились очередным всплеском аплодисментов. Ко мне с трудом вернулась способность рассуждать, и я понял, что пора уносить ноги, и чем быстрее, тем лучше. Я трусцой спустился с моста. Не бежал сломя голову, знал, что ночь будет долгой. Не смотрел за парапет и не оглядывался. Даже не хотелось, ни капельки. Густой дым вихрился плутониевыми клубами. Я вообразил, что превратился в устройство, которое производит расстояние. Делал сотню шагов бегом и сотню – шагом, раз, другой, третий, по объездной дороге. Следил, нет ли машин в лунной дали. Если вдруг что, спрятался бы внизу, на набережной – она выложена такими здоровенными бетонными панелями с выемками, ими наращивают береговую линию. Ужас, шок, вина, облегчение: казалось бы, обычные чувства, но я ничего такого не ощущал, кроме желания поскорее уйти подальше от всего, что я видел. Звезды угасали. Страх, что меня схватят и обвинят в преступлениях на отвоеванной земле, вскрыл во мне неведомый прежде пласт выносливости, и я поддерживал режим «сто на сто» до самого пропускного пункта, за которым объездная дорога сворачивала к прибрежному шоссе, ведущему к «Ксанаду». Заря уже опалила горизонт, и движение на трассе в Токио становилось оживленнее. Луна таблеткой аспирина растворялась в теплой воде утра. Водители и пассажиры с удивлением глазели на меня – ведь по шоссе не ходят пешком, там нет тротуаров, только отвалы земли по краям дорожного полотна, – и, наверное, считали, что я сбежал из психушки. Я было подумал об автостопе, но вовремя сообразил, что это привлечет ненужное внимание. Пришлось бы объяснять, как я здесь очутился. Послышался вой полицейских сирен. К счастью, я как раз проходил мимо ресторанчика, поэтому вошел и притворился, что звоню по телефону. Оказалось, что это не полиция, а две машины «скорой помощи». Что делать? Лихорадка грохотала в голове барабанами-тайко. Никаких планов у меня не было, кроме как позвонить Бунтаро и умолять о помощи, но в «Падающую звезду» он приходит к одиннадцати, а его домашнего телефона я не знал, к тому же боялся, что он вышвырнет мои пожитки на улицу, едва услышит, в какую передрягу я попал.

– С тобой все в порядке, милок? – спросила официантка за кассой. – Может, дать что-нибудь для глаза?