Сон Ястреба (отрывок)

Он выиграл, затем ещё раз. Мухрыжникам не помогали никакие уловки. Кости словно изменили хозяевам с незнакомцем, отдавая последнему всю удачу, которую похищали у прежних игроков. Всё бы ничего, но вместе с удачей от парней утекали и деньги.

Разбойники соображали быстрее Скомороха. Один из них, прервав игру, метнулся к столику, что стоял у самого очага. Там сидело несколько верзил во главе с низеньким человеком. Во главе, потому что мухрыжник обратился именно к нему, остальные же напряглись, ожидая приказа.

Голод и лишения последних дней не прошли для Скомороха даром. Они притупили чувство меры и осторожность. Он понял, что взял лишнего, только набив мошну до неприличия. И ещё понял, что уйти с выигрышем ему не дадут. Если бы во время игры не стояла перед глазами курица, он, пожалуй, нашёл бы силы вовремя остановиться или проиграл бы часть средств, успокоив тем самым разбойников. Но брюхо противилось мудрости, и теперь слишком поздно было идти на попятную.

Бычки злобно поглядывали в его сторону и уже начали вставать, как вдруг к предводителю подскочил хозяин. Бабье лицо его теперь приняло личину торговки, которая вымогала из покупателя лишнюю монетку за тухлый товар. Видимо, хозяин упрашивал вожака не устраивать драку в заведении. Тот, неохотно кивнув, придержал парней.

Что ж, и на том спасибо. Новгородец вернулся за свой стол и, подозвав хозяина, заказал кувшин лучшего вина и ту самую вожделенную курочку. Оставалось хотя бы набить брюхо перед неминуемой расплатой.

***

Били Скомороха долго, но как-то без злобы, видимо подспудно испытывая уважение к его способностям. Благо, прежняя заковыристая жизнь научила новгородца притворному страданию, а выпитое вино сделало тело менее чувствительным к боли. Его оставили в покое, бросив в тупичке, раньше, чем причинили серьёзный вред потрохам. Могли бы, наверное, и убить, но, вернув значительную часть выигрыша, не решились взять на душу лишний грех.

Стараясь удержаться от рвоты, Скоморох нашёл в городской стене пролом и подобрался к морю. С мыслями о несправедливости мироустройства, он погрузил разбитое лицо в солёную воду.

Глава III. Тайное братство

Каллист принял Алексия весьма холодно. Он даже предсмертного письма Феогноста не удосужился прочесть. Отложил свиток в сторону, а сам, капнув на ладонь пахучего масла, принялся втирать его в кожу.

– У нас не принято ставить в митрополиты местных выдвиженцев, – заявил патриарх. – Они слишком подвержены интересам властителей, в то время как должны защищать только веру.

– Но не лучше ли иметь митрополита, который действует в согласии с мирской властью? – попытался возразить Алексий.

Каллист осмотрел руки и, найдя их недостаточно гладкими, капнул из пузырька ещё. Благовоние показалось викарию уж очень резким, похожим на полынь. Запах сбивал с мысли.

– Слишком часто случалось так, что государь начинает указывать церкви, – ответил патриарх. – Это вредит делу. Великому делу.

В самой Византии ровно так и было, но Алексий не стал попрекать владыку здешней политикой. Он искал разумную основу для разговора.

– У нас сейчас сложная пора. Страна раздроблена. Новому человеку будет непросто сразу разобраться во всём. Без языка, без знания людей и обычаев он потеряет много времени, прежде чем сможет действовать…

– Вот и не нужно действовать, – патриарх усмехнулся. – Пусть митрополит занимается тем, чем должен. Знание людей вызовет предпочтения, а это только мешают пастырю.

Каллист закупорил пузырёк.

– Ступай, – сказал он Алексию. – Мы ещё подумаем, но я полагаю, спешить с решением не стоит.

***

Три дня, прошедшие с памятного пиршества, преобразили Скомороха. Сытость прошла, а саднящие синяки и раны остались. Напрочь забыв о викарии, о мести, новгородец теперь думал только о том, как выжить. Без гроша за душой, без языка и знакомств это было непросто.

Все попытки заработать на прокорм в портах и на торгах, едва не заканчивались новыми избиениями. Таких как он, в городе обитали целые толпы, а принимать в свои ряды лишний рот никто не спешил.

Скоморох бродил бесцельно по городу, ещё прислушиваясь по привычке к разговорам, но уже утратив всякую надежду на выход. Он бродил только потому, что остаться лежать в логове для него означало сдаться и умереть. А желание выжить осталось единственным, что крепило сознание.

Возле Ипподрома его внимание привлёк неряшливо одетый человек. Он собрал вокруг себя десятка два горожан и что-то вещал им. Мимы и лицедеи встречались на улицах Константинополя часто, но этот явно говорил о чём-то серьёзном, хотя и отпускал иногда шутки, вызывая людской смех.

Даже плохо понимая по-гречески, новгородец догадался – свой брат скоморох народ баламутит. Пожалуй, стоило попытать счастья и сойтись с ним поближе.