Сон о Кабуле

– А разве я работаю не на Россию? Разве я не снабжаю москвичей качественными товарами? Разве я не застраиваю окрестности Москвы отличными особняками, в которых можно жить по-человечески? Разве не я на месте барака, где ютились наркоманы, воссоздал усадьбу XIII века со всеми атрибутами – домовой церковью, домашним театром и даже конюшней? Такого нет в шереметевских усадьбах. Разве это не вклад в русское дело? – Вердыка возмущался слепотой Кугеля, не умеющего оценить его патриотических начинаний. – Разве не я создал рабочую артель инвалидов афганской и чеченской войны? А вам все мало!

– Вы, мой друг, замечательный предприниматель и бесспорно истинно русский человек, – мягко и снисходительно возразил Кугель. – Но поверьте мне, специалисту по политическому дизайну, всего этого недостаточно для того, чтобы быстро занять место среди патриотических политиков. Мы говорили в прошлый раз: а что, если вам пожертвовать деньги на памятник мученикам 93-го года? Быстро, с помощью лучших архитекторов, возвести этот памятник?… И одновременно устроить серию красочных праздников для детей-беспризорников в Кремлевском Дворце?… Это должно волновать, восхищать, открывать вам навстречу людские сердца!

В комнату снова вошел старообрядческого вида управляющий Тихон. Белосельцев, осматривая его сапоги, жилетку и косоворотку, хотел отыскать и не увидел золотую цепь карманных часов.

– От Сучка пришел Коленька. Говорит, хорошую весть принес.

– Зови вестника, – распорядился Вердыка.

Появившийся Коленька был столь живописен, что Белосельцев подумал, не является ли он продуктом Центра искусств, изготовленный Кугелем специально для демонстрации стиля «братва». Это был огромный детина с широченными плечами, покато, без шеи, увенчанными маленькой, наголо бритой головой, на которой торчали розовые, прозрачные уши, зыркали, окруженные белесыми свиными ресницами маленькие красноватые глазки, в крохотном сиреневом носике темнели две чуткие звериные ноздри. Если у Тихона не было видно золотой цепочки, то Коленька был весь увешан толстыми золотыми цепями и браслетами, которые картинно, напоказ прилипли к полуоткрытой волосатой груди, свободно висели на обнаженных косматых запястьях. Он враскоряку, ибо мешали накаченные мощные ляжки, обошел присутствующих, пожимая всем руки особым рукопожатием, – подхватывал чужую ладонь снизу, подбрасывал, комкал, прощупывая в ней все косточки и суставы.

– Может, не ко времени? Обождать? – хитро и нагло воззрился он на Вердыку. – У меня время есть.

– Да что ты, Коленька, все дела отложу, чтобы тебя повидать! – обрадовался ему Вердыка, рассматривая с удовольствием его маленькую, бугристую голову, которой тот, казалось, мог с разбегу проломить кремлевскую стену. – Какую весть принес?

– Да вот у Огасяна склад сгорел. Прошлой ночью как полыхнуло, так и сгорел. Я на пожар приехал, видел, как Огасян слезами плачет.

– Вот видишь, Бог за жадность и неуступчивость наказывает, – мотал головой Вердыка, улыбался, закрыв глаза, словно представлял, как горит в ночи собственность конкурента. – Ведь мы добром уговаривали и отступного давали. Нет, гордый армянин! Ни в какую! Вот Бог и покарал! – Вердыка посмотрел на молчаливый образ, хотел перекреститься, но передумал. – Передай Сучку мои дружеские слова и благодарность за все. Скажи, что давно не парились в баньке. Либо он ко мне, либо я к нему. Я без гордыни, к хорошему товарищу могу и подъехать.

– Передам, Федор Арсентьевич. Мы завтра часовню освещать будем. Может, пожалуете?

– Сам не знаю, а икону в подарок пришлю. Старого письма. Глядишь, чудотворной станет.

– Спасибо, Федор Арсентьевич. Мы от вас добра много видим.

Он снова враскоряку обошел всех присутствующих, блестя золотыми цепями, просвечивая на свет прозрачными, красными, как флаконы, ушами. Пожал на прощание руки, и Белосельцеву казалось, что это рукопожатие может кончиться внезапным рывком, переломом сустава, нестерпимой болью разрываемых тканей.

– Ну что, поедем с Божьей помощью, Виктор Андреевич, покажу вам мою усадьбу, – приглашал гостеприимно Вердыка, глядя на Белосельцева дружелюбно, как на близкого уже человека. – По пути ненадолго посетим общежитие героев войны. Вам, как «афганцу», будет интересно взглянуть!

Они остановились у длинного, двухэтажного, похожего на казарму дома. Он был добротно выкрашен в зеленоватую, защитного цвета краску. На окнах были решетки в виде лучей восходящего солнца. У ворот стояла охрана в черной форме с резиновыми дубинками.

– Мы защищаем инвалидов от возможных обидчиков, – пояснял Вердыка. – Они устают на работе, должны отдыхать без помех.

Пока Вердыка о чем-то беседовал с охранниками, Кугель вполголоса объяснял Белосельцеву:

– Инвалидов, безногих калек, набирают по всей России. Свозят сюда, в общежитие. Кормят, поят. Условия жизни, после того как они и спивались, и пропадали от голода, условия просто отличные. Но они не только отдыхают, но и работают. И, надо сказать, приносят нашему изобретательному Федору Арсентьевичу немалый доход!