Сон после полуночи (Клавдий)

— Я превратил новый город в крепость, сделав его единственным местом на земле, где можно не опасаться за свою жизнь!

— Да! — повторила толпа, с восхищением взирая на царя, окруженного свитой из двенадцати ликторов, которых Ромул завел себе по этрусскому обычаю. В руках каждого ликтора была фасция — связанный кожаными ремнями пучок прутьев с воткнутой в него секирой. И все эти ликторы по первому слову царя готовы были высечь прутьями виновного, а то и отрубить ему голову.

Но как ни грозен был вид такой охраны, римляне откровенно любовались Рому лом и во всеуслышанье сравнивали его с вождями своих прежних племен:

— Наш царь куда как величественней правителя моего бывшего города!

— Что твоего?! Его трон выше и богаче тронов всех соседних царей!

— А пурпурный плащ и сапожки будут, пожалуй, понарядней, чем даже у владыки самой Этрурии!

С улыбкой слушал эти слова Ромул. Не случайно повелел он изготовить себе такой роскошный плащ, красные сапоги и позолоченный трон. Не случайно рядом с ним стояли ликторы. Понимая, что для неотесанного люда его законы станут святыми лишь тогда, когда сам он внешними знаками власти внушит к себе почтение, Ромул стал держаться с необычайной важностью и перенял многое из обычаев соседей, особенно этрусских царей. Не было случайностью и то, что Ромул выбрал местом схода высокий холм за городскими воротами. Во-первых, ему хотелось, чтобы народ воочию убедился, как много сделал он для него, построив такую крепость. А во-вторых, то, что он собирался сказать, не предназначалось для ушей немногочисленных римских женщин, оставшихся в городе.

И продолжил он, подняв руку в знак тишины:

— Я создал основу могущества этого города, собрав в нем вас — самых сильных и смелых мужей окрестных племен. Я придал этой силе мудрость, учредив сенат из ста самых достойных старейшин, которых вы по оказанной им чести зовете отцами, и потомков которых дети детей ваших будут звать патрициями![15]

— Да! Да!

 — подтвердила толпа.

— Я разделил вас на отряды по три тысячи пехотинцев и триста всадников, назвав их легионами, и теперь мы столь сильны, что в состоянии воевать с любым из соседних городов!

— Да! Да! Да! — восторженно завопила толпа, и самые отчаянные горожане уже стали призывать царя к походу на ближайшего соседа.