Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL.

— Ладно, не буду тебя ждать, — сказал наконец Баоюй. — Надо записать, посмотрю, что получилось.

Он подошел к столу, взял кисть и принялся писать.

— Приступаем к чтению! — объявила Ли Вань. — Кто не успел, кончайте, не то оштрафуем.

— Крестьянка из деревушки Благоухающего риса не умеет писать стихов, зато она хорошо их читает, — заметил Баоюй, — к тому же она самая справедливая из нас, поэтому давайте договоримся принимать все ее замечания.

Девушки закивали в знак согласия.

Первыми Ли Вань прочла стихи Таньчунь.

Воспеваю белую бегонию

Тяжелая, захлопнутая дверь.Холодная трава, вечерний луч погас.У лестницы дворца зеленым мхомБока покрыты в ряд стоящих ваз.Что есть нефрит? Чистейшая душа.Нет ничего прозрачнее нефрита.А снег — что это?[263] Это феи лик,

У ней, растаяв, вся душа открыта.А сердца аромат? Пылинка в пустоте.А гордость, красота? Им сила не дана……Уж в третьей страже ночь. Причудливая тень.Бегония цветет, и светит ей луна…Не надо говорить, что может вознестисьСвятая в скромном белом одеянье, —О том она поет, как луч вечерний гасИ как потухло дня последнее сиянье.

Стихи Таньчунь всем очень понравились, и Ли Вань стала читать написанное Баочай.

Как будто за закрытыми дверямиСокровища хранишь и аромат.Возьму кувшин, чтобы наполнить вазуЖивительною влагой до краев.Тень осени я со ступеней смою, —

Тебя румяна, пудра не прельстят.Твоя душа как из росинок слита,Ты — холодность, ты — белизна снегов…Ты — бледность. Но таинственная бледность,Что не бывает у других цветов.Да, ты грустна, но грусть твоя такая,Которая не затемнит нефрит.Пусть Чистоту наш Белый император[264]Приемлет в дар как лучший из даров!…Прелестна и печальна ты, как солнце,Что на закате грустный свет струит.

— Ведь и вправду Царевна Душистых трав! — воскликнула Ли Вань и взяла стихотворение Баоюя.

Окрасила ласково двериОсенняя бледность и свежесть,

Встряхнулась седьмая из веток[265],И вазу наполнила снежность.Тай-чжэнь из бассейна выходит…А ты — ее тень ледяная.Душа твоя, словно у Си-цзы,Трепещет, нефритом сияя.Нет, ветер под утро не сдунулПечали столикой и тяжкой,Следы твоих слез безутешныхДождь, видно, умножил вчерашний,И я, опершись на перила,Предчувствием смутным объятый,И звуки валька различаюИ флейту в минуты заката…

— Лучше всех сочинила Таньчунь! — заявил Баоюй, когда Ли Вань кончила читать. Однако Ли Вань отдала предпочтение Баочай.

— Стихи сестры Баочай самые выразительные, — сказала она и стала торопить Дайюй.

— Разве все уже окончили? — спросила Дайюй.

— Все.

Дайюй взяла кисть, единым духом написала стихотворение и бросила на стол. Ли Вань принялась читать:

Сянцзянский полог[266] не задернут,Проход в двери полуоткрыт,Разбитый лед — земле убранство,А вазу красит лишь нефрит.

Едва Ли Вань закончила, как Баоюй не выдержал и стал громко выражать свое восхищение:

— И как только она сумела так придумать!

Ли Вань продолжала:

Возьму тайком бутончик груши, —Бегонии в ней белой — треть,Зато в душе у дикой сливыВозможно всю ее узреть![267]

— Сколько глубокого чувства в этих строках! — закричали все. — Замечательно!