Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I - XL.

А вот о каких. Ныне, когда жизнь прошла в мирской суете и я ни в чем не сумел преуспеть, мне вдруг вспомнились благородные девушки времен моей юности. И я понял, насколько они возвышеннее меня и в поступках своих, и во взглядах. Право же, мои густые брови и пышные усы – гордость мужчины – не стоят их юбок и головных шпилек. Стыд и раскаяние охватили меня. Но поздно, теперь уже ничего не исправишь! В молодости, благодаря милостям и добродетелям предков, я вел жизнь праздную и беспечную, рядился в роскошные одежды, лакомился изысканными яствами, пренебрегал родительскими наставлениями, советами учителей и друзей, и вот, прожив большую часть жизни, так и остался невежественным и никчемным. Обо всем этом я и решил написать.

Знаю, грехов на мне много, но утаить их нельзя из одного лишь желания себя обелить – тогда останутся в безвестности достойные обитательницы женских покоев. Нет! Ничто не помешает мне осуществить заветную мечту – ни жалкая лачуга с подслеповатым окошком, крытая тростником, ни дымный очаг, ни убогая утварь. А свежий ветерок по утрам и яркий свет луны ночью, ивы у крыльца и цветы во дворе лишь усиливают желание поскорее взяться за кисть. Ученостью я не отличаюсь, мало что смыслю в тонкостях литературного языка. Но ведь есть простые, понятные всем слова, привычные словосочетания, фразы! Почему бы не воспользоваться ими, чтобы правдиво рассказать о жизни в женских покоях, а заодно развеять тоску мне подобных, а то и помочь им прозреть?

Вот почему второго героя я назвал Цзя Юйцунь – Любитель простых слов.

В книге также встречаются слова «сон», «грезы», в них – основная идея повествования, они призваны навести читателя на глубокие размышления о смысле жизни.

Ты спросишь, уважаемый читатель, с чего начинается мой рассказ? Ответ может показаться тебе близким к вымыслу, но будь повнимательней, и ты найдешь в нем много для себя интересного.

Итак, случилось это в незапамятные времена, когда на склоне Нелепостей в горах Великих вымыслов богиня Нюйва[1] выплавила тридцать шесть тысяч пятьсот один камень, каждый двенадцать чжанов[2] в высоту, двадцать четыре чжана в длину и столько же в ширину, чтобы заделать ими трещину в небосводе. Но один камень оказался лишним и был брошен у подножия пика Цингэн. Кто бы подумал, что камень этот, пройдя переплавку, обретет чудесные свойства – сможет двигаться, становиться то больше, то меньше. И лишь одно заставляло камень вечно страдать и роптать на судьбу – он стал изгоем среди тех, что пошли на починку небосвода. И вот однажды, в минуты глубокой скорби, он вдруг заметил вдали двух монахов – буддийского и даосского. Весь облик их был необычным, манеры – благородными. Подойдя к подножию горы, они сели отдохнуть и завели разговор. Тут взгляд буддийского монаха привлекла кристально чистая яшма, размером и формой напоминавшая подвеску к вееру. Монах поднял камень, взвесил на ладони и с улыбкой сказал:

– С виду ты очень красив, но пользы от тебя никакой. Сделаю-ка я надпись, чтобы тот, кто заметит тебя, оценил по достоинству и унес в прекрасную страну, где тебе предстоит вести жизнь, полную удовольствий и наслаждений, в образованной и знатной семье, среди богатства и почестей.

Выслушав монаха, камень обрадовался и спросил:

– Хотел бы я знать, какую надпись вы собираетесь сделать. Где предстоит мне жить? Объясните, пожалуйста.

– Со временем сам все поймешь, а пока ни о чем не спрашивай, – ответил монах, спрятал камень в рукав и вихрем умчался прочь вместе с даосом.

Неизвестно, сколько минуло с тех пор лет, сколько калп[3]. И вот как-то даос Кункун, стремившийся постичь дао

[4] и обрести бессмертие, проходил мимо склона Нелепостей в горах Великих вымыслов и у подножья пика Цингэн увидел громадный камень с выбитыми на нем иероглифами. Даос принялся читать надпись. Оказалось, это тот самый камень, который не пригодился при починке небосвода и был принесен в бренный мир наставником Безбрежным и праведником Необъятным. Далее говорилось о том, где суждено камню спуститься на землю, появиться на свет из материнского чрева, о маловажных семейных событиях, о стихах и загадках, полюбившихся камню, и только годы, когда всему этому надлежало случиться, стерлись бесследно.

В конце были начертаны пророческие строки:

Хотя особым даром не отмечен,я избран был закрыть небес просвет.Но бросили меня, предав презренью,

и вот лежу, забытый, много лет.Храню один секрет – что есть рожденье.А после жизни что еще грядет?[5]Но кто создаст чудесное сказанье,начертанный на мне прочтя завет?

Прочитав надпись, даос Кункун понял, что у этого камня необыкновенная судьба, и обратился к нему с такими словами: