– Мошенник! Злодей! Слабых обижаешь, а сильных боишься! С хорошими поручениями других посылаешь, а как только среди ночи кого-нибудь проводить, суешь меня! Ублюдок! Черепашье отродье! Горе-управитель! Не на свое место ты сел! Ты же мне, господину Цзяо Да, в подметки не годишься! С кем за последние двадцать лет считался господин Цзяо Да? Уж конечно, не с такими выродками, как все вы тут!
Когда Цзя Жун вышел проводить Фын-цзе к коляске, Цзяо Да бранился особенно яростно, и никто не мог его унять. Цзя Жун не вытерпел, несколько раз прикрикнул на него и, когда это не подействовало, коротко приказал:
– Связать! Завтра протрезвится, тогда спросим, какого черта он лез на рожон!
Какое там! Что стоил Цзя Жун в глазах Цзяо Да? Цзяо Да еще бросился к Цзя Жуну с возгласами:
– Братец Цзя Жун! Брось свои барские замашки! О таких молокососах, как ты, и говорить нечего, когда даже твой отец и дед не задирали нос перед Цзяо Да! Кого вы должны благодарить, что стали чиновниками, пользуетесь славой и богатством? Цзяо Да! Твой предок, положивший начало вашему роду, только благодаря мне когда-то остался в живых, а вы сейчас, вместо того чтобы благодарить меня за доброту, вздумали передо мной изображать хозяев! Лучше молчи, а то скажешь слово, и мой белый нож покраснеет от твоей крови!
Фын-цзе, уже сидевшая в коляске, с возмущением сказала Цзя Жуну:
– Почему вы не расстанетесь с этим дебоширом? Как вы его терпите? Ведь если узнают родные, друзья, они станут смеяться над вами и говорить, что у вас в доме нет никакого порядка.
– Совершенно верно, – поддакнул Цзя Жун.
Видя, что Цзяо Да уж слишком разбушевался, несколько слуг набросились на него, свалили с ног, связали веревкой и хотели тащить на конюшню. Цзяо Да разъярился еще больше, помянул крепким словом самого Цзя Чжэня, а затем стал кричать, что пойдет в храм предков оплакивать своего господина – Нинго-гуна.
– Он, наверное, и не представлял себе, что могут народиться такие скоты! Воры, снохачи распроклятые! Ваши бабы ваших же малолетних братьев «подкармливают»! Думаете, я не знаю? Только если «сломалась рука, вы прячете ее в рукаве»!
Тут уж он стал выражаться совсем неприлично, и перепуганные до смерти слуги поспешили туже затянуть на нем веревки, а чтобы заставить его замолчать, набили ему в рот земли и конского навоза.
Фын-цзе и Цзя Жуну все было прекрасно слышно, но они делали вид, будто ничего не слышат. И только Бао-юй, сидевший в коляске рядом с Фын-цзе, не вытерпел и спросил:
– Сестра, ты слышала, он говорил «снохачи»? Что это такое?
– Не болтай глупостей! – прикрикнула на него Фын-цзе. – Старый хрыч напился и несет всякую околесицу, а ты не только прислушиваешься к его словам, но еще начинаешь расспрашивать, что да как! Вот погоди, расскажу матушке, посмотрим, погладит ли она тебя по головке!
Перепуганный Бао-юй стал упрашивать ее молчать.
– Дорогая сестра, я больше никогда не произнесу этого слова, – пообещал он.
– Вот и хорошо, – смягчилась Фын-цзе и, чтобы окончательно успокоить Бао-юя, добавила: – Когда вернемся домой, сразу расскажем бабушке, что мы пригласили Цинь Чжуна учиться у нас в школе – пусть она пошлет кого-нибудь сообщить об этом учителю. Для нас сейчас это самое главное.
Пока они разговаривали, коляска уже вкатилась в ворота дворца Жунго.
Кто хочет знать, что было дальше, пусть прочтет следующую главу.
Глава восьмая, повествующая о том, что видел Бао-юй на золотом замке и как Бао-чай узнала о чудесной яшме
Между тем Бао-юй и Фын-цзе возвратились домой, навестили старших, а затем Бао-юй рассказал матушке Цзя, как ему хотелось бы устроить Цинь Чжуна в домашнюю школу, ибо тогда у него появился бы друг и товарищ по учению, который ему подавал бы пример. Он искренне восхищался характером и манерами Цинь Чжуна, который, по его мнению, вполне заслуживал того, чтобы его любили и жалели.
Фын-цзе, со своей стороны, желая помочь Бао-юю, добавила:
– Цинь Чжун как-нибудь придет вам поклониться, бабушка!
Матушка Цзя осталась очень довольной этим. Фын-цзе воспользовалась моментом и пригласила ее пойти посмотреть спектакль, так как матушка Цзя, несмотря на свой преклонный возраст, увлекалась театром.
Через день госпожа Ю тоже пришла приглашать матушку Цзя, и та, взяв с собою госпожу Ван, Дай-юй и Бао-юя, отправилась во дворец Нинго смотреть представление.
В полдень матушка Цзя вернулась домой отдыхать. Госпожа Ван, любившая покой и тишину, не преминула последовать ее примеру. После их ухода Фын-цзе заняла место на главной циновке и, ничем больше не стесненная, от всей души веселилась до самого вечера.
Бао-юй, проводив матушку Цзя домой и дождавшись, когда она легла спать, вышел от нее и хотел снова пойти смотреть спектакль, но ему казалось неудобным беспокоить госпожу Цинь. Вспомнив, что Бао-чай больна и в последние дни вынуждена сидеть дома, Бао-юй решил навестить сестру, так как все это время не видел ее.