Соната живых мертвецов

Дюк ступил на скрипучий пол, покрытый паркетом из светлого дерева. Разбитая бутылка с красной жидкостью, по всей видимости так давно, что лужа успела превратиться в засохший комок, стол – заваленный скрученной в рулоны бумагой, короба всевозможного размера и неизвестного назначения, да сгоревшая лишь наполовину свеча. Приставленные к столу два обшарпанных стула, признак частых посиделок и обсуждений, а стоящая на краю недопитая бутылка, говорила о вкусе и пристрастии хозяина дома.

– Односолодовый, – сказал Дюк и поплескав содержимым по стенкам, с глухим звуком стянул крышку. Он поводил горлышко у самого носа и приятно удивился, не обнаружив запаха спирта.

– Недешевое, стало быть, пойло. – Дюк отхлебнул добрую порцию, погонял по рту, поморщился и сплюнул обратно в бутылку.

– Ну ты и козел, Дюк! – рассмеялась Николь.

– На вкус как протухшая задница. – Дюк высунул язык, точно хотел таким образом избавиться от неприятного послевкусия.

– Тебе стоило внимательнее читать. – Николь взяла бутылку из рук и повертела перед его лицом. Наклеенный кусок пластыря поверх заводской упаковки, описывал содержимое как сильное снотворное. Достаточно сильное, чтобы написать его состав.

Девушка пробежалась по буквам. – Прямо не напиток, а гремучая смесь для вечного сна.

– У дедули были проблемы со сном?

Николь подняла бровь и слегка ухмыльнулась: – Теперь-то уж точно нет.

– Иногда мне кажется, что ты просто сумасшедшая, – произнес Дюк.

У Николь от этих слов чуть не отвисла челюсть.

– Эй, а не ты ли только что обсосал горлышко бутылки, которой тыщу лет. К твоему сведению, я читала, что никому так и не удалось выяснить, отчего точно умер Л. В.

– Наверняка, он был просто слишком старый. – Но на всякий случай, Дюк сплюнул ещё раз и тщательно вытер губы ладонью.

– Видела бы сейчас меня мама…

– Да ладно тебе. Простой старик, подумаешь, что-то там сочинял… у нас, между прочим, в Пайпстоне есть ребята не хуже этих голливудских выскочек. Взять хотя бы музыкального Питта.

– Что ещё за музыкальный Питт?

– Ага! – победно произнес Дюк. – Как можно не знать музыкального Питта! Все в штате знают музыкального Питта. А спроси у любого жителя Миннесоты кто такой Л. В.? Кто-то пробурчит, мол, какой-то парень, так? А может и нет… кто сейчас разберет?

– Кто такой этот твой музыкальный Питт? – настойчиво спросила Николь.

– Просто хороший парень с проблемным желудком.

– Мерзость, – фыркнула девушка. В ответ, Дюк громко расхохотался.

Он сделал несколько шагов и остановился.

Наверняка у такого человека как Л. В. есть что-нибудь ценное. И вряд ли он хранит это в национальном банке, скорее всего припрятал на одной из полок, да и забыл.

– Что ты делаешь? – вскрикнула возмущенно Николь, когда Дюк облокотился на белый рояль и закурил.

– Пытаюсь прикинуть, за сколько можно продать эту малышку, – ответил он. Дюк взглянул на лицевую панель, украшенную логотипом в виде арфы, и прочитал надпись под ней: Стейнвей и Сыновья.

– Ну-ка быстро слез отсюда! – Девушку не на шутку рассердило такое неуважение к инструменту.

– Да что с тобой не так? – спросил Дюк.

– Это охрененно дорогая штука, черт возьми! Ты знаешь сколько таких роялей в мире?

– Сколько? – Дюк, ощутил, как где-то глубоко внутри скребется удача.

Николь внимательно осмотрела корпус, затем подняла клавишную крышку. Ее пальцы коснулись парочки черных и одной белой, сначала неуверенно, а затем страстно и напористо, словно хорошо отточенный механизм, без фальши, звук проносился по полупустому залу, огибая стены, шкафы, пары кресел, здоровенного дивана и наконец возвращаясь обратно за новыми силами, чтобы снова пуститься в путь.

Девушка исполнила небольшой отрывок из Симфонии света и тени, которую знала наизусть, как и множество других произведений Л. В., а впрочем и не только его, чем очень удивила Дюка, он и не ожидал, что девушка, позволяющая себе отпускать сальные шуточки в сторону незнакомых людей, с хитрыми живыми глазами, которые казалось насмехались над всем миром, стала словно недостающей деталью в громоздком механизме.

Николь бережно хранила в себе то, что осталось от воспоминаний о далеком и забытом.

Все началось со старенького пианино, скрывающего почерневший угол стены, который казался в детстве таким загадочным. Будучи ребёнком, она внимательно следила каждый раз за тем, как нонна садилась на краешек табурета, худая, но прямая как струна, длинные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями прикасались к крышке, точно прислушивались к еще не родившемся нотам, которые навсегда зародили в ней любовь к музыке.

И спустя два десятка лет, эти воспоминания остались единственным светлым пятном, которые давали надежду и веру в будущее.