Читаем Сонеты 14, 101 Уильям Шекспир, — литературный перевод Свами Ранинанда полностью

Сонеты 14, 101 Уильям Шекспир, — литературный перевод Свами Ранинанда

Сонет 101 основывается на той же философии, что ни художник, ни поэт никогда не смогут точно отразить правду о красоте любимого человека, так почему бы, просто промолчать об этом. Повествующий бард под фразой «ристалище моего сердца», имел ввиду, что его сердце является ристалищем его чувств.

Льюис Мерц (Louis Martz) расширил дискуссию, предполагая, что «...работы Сидни и Шекспира аналогичны переходу от Высокого Ренессанса к маньеристским стилям, в том смысле, что они могут ссылаться на идеалы гармоничной композиции, но фокусироваться на напряженности, нестабильности и тревогах и (у Шекспира) более мрачных настроениях в изображениях предметов, изображенных в их искусстве». (Martz, Louis (December 1998). «Sidney and Shakespeare at Sonnets». Moreana. Angers, France: Association Amici Thomae Mori, France. 35 (135—136): 151—170. ISSN 0047-8105).

Если, слово «окрашенный» определяется, как оттенок цвета, (Oxford English Dictionary, OED) для текстиля и одежды, в качестве ключевой метафоры, то концепции, ценности и мотивации, лежащие в основе английских законов о роскоши, приобретают правдоподобное значение. Метафора в паттерне при сравнении природы с красильшиком, в действительности являлась прямой ссылкой на работу красильщика в сонете 111:

________________

«And almost thence my nature is subdu’d

To what it works in, like the dyer’s hand» (111, 6-7).

«И почти отсюда моя сущность подчинена

Тому, с чем она работает, как рука красильщика» (111, 6-7).

В тоже время, в сонете 101, как и в своих других сонетах, Шекспир мог использовать тему при рассмотрении частного случая, в качестве ссылки на «обеспокоенность подражанием лучшему», которое определяло бы социальный статус покроя одежды и её цветовых оттенков при дворе.

Критический анализ трансформаций риторики сонетов 100-101.

Обратившись предыдущим сонетам из группы необычных сонетов, выделяющихся использованием приёмов литературной риторики, можно наблюдать изменяющийся тон повествования. Где в строках явственно отражалось настроение автора в момент их написания. Например, в сонете 100, поэт буквально спрашивает:

________________

«Where art thou, Muse, that thou forget’st so long

To speak of that which gives thee all thy might»? (100, 1-2).

«Где мастерство твоё Муза, что так долго ты забываешь

Говорить о том, что всё твоё могущество даёт тебе»? (100, 1-2).

И затем повествующий бард, используя риторический приём, просит Музу искупить вину за праздно проведённое время и вернуться к нему:

«Return, forgetful Muse, and straight redeem

In gentle numbers time so idly spent» (100, 5-6).

«Вернись, забывчивая Муза, и откровенно искупи

В нежных числах времени, так праздно проведенных» (100, 5-6).

Иронический тон барда, пережившего кризис из-за разрыва отношений с молодым человеком, поражает воображение читателя сменой риторических приёмов. Вдумчивый читатель начинает осознавать, что молодой человек, адресат сонетов являлся для барда не только близким для него человеком, но и посредником для связи с Музой. Что наглядно отражено в строках 7-8 сонета 100, по тону обращения к Музе:

_______________

«Sing to the ear that doth thy lays esteem

And gives thy pen both skill and argument» (100, 7-8).

«Спой на ухо тому, кому ты возложила уваженье

И дала твоё перо, как уменье и рассужденье» (100, 7-8).

В первом четверостишии, повествующий бард в содержании сонета 101, полностью поменял риторику, и в совершенно другом тоне обращения к Музе, упрекая её. И более того, он не просто просит, умоляя о вдохновении, а скорее всего вопрошает:

«О, прогульщица Муза, каким будет твоё искупленье

На твоё, к истине в подкрашенной красоте пренебреженье?» (101, 1-2).

Автор детерминировано от слов, исполненных пассивного вдохновения, приступил к требованиям, обращаясь к Музе, чтобы компенсировать её пренебрежение к нему и адресату последовательности «Прекрасная молодёжь». Следом поэт открывает Музе свое собственное положение дел, Которое привело к молчанию заявляя:

«Обе, истина и красота от моей любви зависят, ты учти;

Столь поступаешь ты, и в том — величавости черты» (101, 3-4).

Это означает, что и поэта, и Музу объединяет единая цель и функция их деятельности — это восхваления истины и красоты.

Во втором четверостишии вместо того, чтобы просить вдохновения, бард требует у Музы объяснений, хотя теперь он полагает, что она оправдывает пренебрежение, которое поэт принимает за то, что истина красоты самоочевидна и не нуждается в дальнейшем приукрашивании. Именно, строках 2-3 и строках 6-8, автор сонета применил основные приёмы литературной риторики. В то время как остальная часть сонета 101 следует общепринятым шаблонам.

«Ответь, Муза: быть может, не скажешь ли, ты,

Истине не нужен цвет, фиксируя с его окрасом иногда» (101, 6-7).

Перейти на страницу: