Соня и Александра

Он мог живо представить себе маленькую Соню, которая улыбается воспитательнице в детском саду, сверкает ямочками и напропалую врет, ничуть не смущаясь. Впрочем, за недолгую совместную жизнь Владимир убедился, что Соня органически не способна сказать правду. Если она ходила по магазинам, то ни за что бы в этом ни призналась. Сказала бы, что встречалась в кафе с подругой. А если бы встречалась с подругой, соврала, что ходила по магазинам. В логику он даже не пытался вникнуть. Соня, не моргнув глазом, могла сказать, что уснула днем, хотя смотрела телевизор. А когда спала, говорила, что смотрит кино. Ложь была по большому счету невинной, но своей бессмысленностью и регулярностью раздражала чуть ли не до истерики. Когда он призывал ее к ответу, Соня начинала плакать, не понимая, что ему не нравится и чем он недоволен. Но до последнего стояла на своем – врала до конца, хотя никакого смысла в этом не было. Владимир смирился и предоставил ей возможность обманывать тогда, когда ей этого хотелось. Но с другой стороны, Соня была верной. Она бы не стала скрывать интрижку на стороне или предательство. Соня не врала по-крупному, и Владимир это знал. В силу собственных представлений о порядочности и ценностях, она была не способна вести двойную жизнь, идти по головам или делать больно близким. Она не знала, что такое ложь во спасение. И если она молчала или умалчивала о чем-то, это совсем не означало, что держать язык за зубами ей подсказывает интуиция или женское чутье. Нет. Возможно, она просто не знала, что сказать. Но сейчас за словом в карман не лезла.

– Пусть он скажет, зачем врет! – ткнула Соня пальчиком в Давида. – Пусть объяснит!

Домработница стояла рядом, готовая подтвердить или опровергнуть каждое сказанное Давидом слово. С утюгом наперевес Надя выглядела как богиня правосудия – ведь только она знала, что правда, а что нет.

Владимир же, совсем не к месту, рассмеялся – Соня вспыхнула и тут же отреагировала.

– Ты мне тоже потом все объяснишь! – заявила она.

Владимир стер с лица улыбку, но продолжал думать, как она изменилась за это короткое время. Совсем недавно они гуляли в парке, где стоял традиционный уличный аттракцион – «уста истины». Соня наотрез отказалась проходить этот «детектор лжи» и засовывать руку в рот Тритона.

– Да не бойся, не откусит, – смеялся над ней Владимир, – это же уличный цирк.

– Нет, не буду, – серьезно ответила Соня и отдернула руку.

Сейчас ее лицо, побелевшее, разъяренное, тоже походило на маску. И Владимир не посоветовал бы Давиду лгать. Соня вполне могла откусить ему руку.

– Простите. Я не хотел никому причинить вреда, – сказал Давид. – Я не шантажист и не извращенец. Если хотите, я все объясню.

– Да, хотим! – воскликнула Соня, а домработница потрясла утюгом.

Давид, обойдя застывшую Соню, дошел до бара, взял из холодильника бутылку вина, бокалы и вернулся за столик. Пока он открывал бутылку и разливал по бокалам вино, Соня с Надей молчали. Впрочем, от вина не отказались.

– Я не хотел врать.

Соня смотрела на него с недоверием.

– Знаете, как писатели придумывают героев, ситуации, чужие жизни и судьбы… вот так и я.

– А вы писатель? – Соня хмыкнула.

– Что-то не похож! – заметила Надя.

– Вы правы. Не писатель. Я художник. Когда-то, наверное, был неплохим. Не знаю.

– Ничего не понимаю, – сказала Соня. – Почему вы нас обманывали? Это такая шутка?

– Нет. Я никого не хотел обидеть. Просто придумывал людям другие судьбы. Вот вы знаете, что я про вас рассказывал?

– А вы и про нас врали? – ахнула Соня.

– Еще как, – подтвердила Надя. – Говорил, что вы – известная актриса, а ваш муж – продюсер.

Соня немедленно изменилась в лице – ей льстила такая версия, но быстро взяла себя в руки.

– Какой он продюсер? – Соня с изумлением посмотрела на Владимира. – Совершенно не похож ведь!

– Он говорил, что очень влиятельный, – Надя тоже с некоторым изумлением разглядывала Владимира, удивляясь, что могла поверить в такую чушь.

– А мне приятно, – хмыкнул Владимир, – могу побыть и влиятельным продюсером.

– Все равно непонятно. Зачем рассказывать про людей небылицы? – Соня требовала от Давида объяснений.

– До тридцати пяти лет я ездил отдыхать с мамой. Мы даже жили в одном номере. Понимаете? Я, взрослый мужчина, жил с мамой в одном номере, спал на двуспальной кровати, если раздельных не было. Я всегда хотел писать, но мама была против. Она всю жизнь проработала в конструкторском бюро и… В общем, я делал все, чтобы ей было спокойно, чтобы она не нервничала. Художник из меня никакой, говоря откровенно. Подрабатывал в разных творческих студиях – знаете, где взрослые люди вдруг обнаруживают в себе талант и начинают малевать на бумаге, думая, что они гении. А сейчас я один. Мама умерла, семьи у меня нет, детей тоже. У меня никого нет. Раньше я маме был нужен, а сейчас никому не нужен. Писать я не умею, не получается. Пробовал. Тяжело очень. Нет у меня таланта. А на словах все легко, гладко получается. Я как будто дарю людям новую жизнь, ту, о которой они мечтали. Понимаете?