Соня рапортует

«Читая письма, я была глубоко тронута. Как хотелось бы, чтобы папа и мамочка могли при жизни ощутить хоть какую-то долю такого уважения и симпатии».

Ведь Юрген тогда намеревался организовать возвращение родителей в Германию.

С моей стороны было ошибкой уговорить Лена приехать в Роллрайт. Он ненавидел монотонную и физически тяжелую работу в Банбери, а шансов на перемены не было никаких. Лен не бросил бы меня в беде, но чувствовать себя прикованным к этой фабричной каторге, быть обязанным содержать жену и троих детей и не видеть никакого выхода из этого положения — нет, не так он представлял себе свою жизнь. Вспоминая бурное время, проведенное в Испании, он тосковал по прошлому.

От того периода, когда Лен был водителем танка, ему остался на память травмированный грохотом орудия ушной нерв, вызывавший шум в ушах и головные боли. Работа выматывала Лена, а поскольку работать приходилось посменно, это еще усиливало хроническую бессонницу. Все чаще у него случались приступы упадка духа. Целыми днями он молчал, целиком уйдя в себя. У меня сердце обливалось кровью, но чем я могла ему помочь? Моя собственная жизнь тоже зашла в какой-то тупик. Дальше так продолжаться не могло.

Юргену (без даты)

«Обо мне самой просто нечего рассказывать. Если не считать того, что я создаю семейный очаг детям и мужу, мое существование сейчас следует расценить как совершенно бесполезное. Не такая я уж важная персона, чтобы это было большим несчастьем, но для подобного прозябания каждый человек слишком хорош и слишком важен.

…Писать? Ах, с каким удовольствием я бы это сделала! Как часто я подумывала, не смогу ли написать для вас статьи. Что-нибудь о думах и настроениях немецких военнопленных здесь, об отношении рядовых членов лейбористской партии к кризису или о США? Можешь предложить мне какие-нибудь темы? Я тут написала статейку по-английски. Лен находит ее хорошей, а мой стиль — «живым и привлекательным». Я мечтаю, чтобы ее приняли, и тогда я смогу предложить им серию статей».

Моя статья была мне возвращена.

Пусть читатель не думает, однако, что мы жили в атмосфере вечного уныния и подавленности. Дети вносили в наше существование разнообразие и веселье, а кроме того, нас радовало общение с природой. Когда мне становилось тоскливо, я бежала к тому месту, откуда открывался особенно любимый мною вид на луга, поля и гряды холмов.

Я использовала свободное время — а при наличии семьи, большого дома, сада, постояльцев и всякой домашней живности у меня его было не так уж много — для того, чтобы поштудировать работы классиков марксизма-ленинизма, до которых у меня долго не доходили руки. Кроме того, я посещала Общество рабочего просвещения в соседнем городке Чиппинг Нортон. Общество было близко к лейбористской партии.

Я всячески пыталась по возможности заполнить свою жизнь. Но с того момента, когда я убедилась, что Центр больше не возобновит контакта со мной, мною владело желание вернуться в Германию. На эту тему я должна была прежде всего поговорить с Юргеном. В январе 1948 года одна из попыток увидеться с ним сорвалась.

Юргену:

«Американское военное управление отказало мне в разрешении навестить вас. Они говорят, что поездки в Австрию и Германию дозволены только в чрезвычайных случаях.

Секретарша, типичная верноподданная, лишила меня всякой надежды: сунула меня, т. е. мое заявление, в папку и сказала, что я могу наведаться как-нибудь летом. Хотя я не очень-то твердо рассчитывала на удачу, все равно страшно расстроена. Тут я как рыба, вытащенная из воды. В Германии я бы могла что-нибудь делать. Рвусь туда всем сердцем…

В политическом смысле мир выглядит каким-то взбудораженным. Я вполне верю в будущее и часто чувствую себя радостно взволнованной. Многие сейчас допускают ошибку, смешивая активность реакции (а будет еще хуже) с ее силой. Впрочем, с другой стороны, меня нередко угнетает мысль о том, сколько же эта реакция натворит в мире бед, прежде чем ее уничтожат».

Проблемы новой Германии интересовали меня с первого дня строительства у нас. Брат присылал мне текущие материалы.

Юргену (без даты):

«Стихи, которые вы прислали, я большей частью не поняла. Кто тут виноват: я или поэт? Вчера получила «Страну радостной уверенности»[47]. Прочла ее в тот же день, вернее, в ту же ночь, и она мне так понравилась, что хочу порекомендовать тебе целиком переключиться на литературу для детей. Это заполняет пробел, который мне так хотелось бы заполнить самой. Однако твоя книга настолько лучше, чем была бы моя, что я вздохнула с полным облегчением: ты написал ее…

Большое спасибо за присланное, особенно за номер «Виртшафт». В Обществе рабочего просвещения меня как раз просили сделать доклад о послевоенной немецкой экономике по сравнению с экономикой Европы вообще, так что последние цифровые данные о производстве мне весьма кстати…