Читаем Соня рапортует полностью

Тайник в лесу был сравнительно надежен, но наведываться туда можно было только в темноте, причем это требовало труда и времени. Поэтому мы решили подыскать в доме местечко на случай возникновения обстоятельств «средней степени серьезности». Для этой цели мы облюбовали сарай, где хранился уголь. Джим заказал у столяра ящик, соответствующий по размерам передатчику. Под предлогом отправки ценных домашних вещей в Америку он попросил столяра потрудиться на совесть и снабдить ящик водонепроницаемой обшивкой для предстоящего далекого путешествия (тогда все требовало объяснений). В результате мы стали обладателями шедевра, вышедшего из рук опытного мастера. Нам было просто жаль опускать его в дыру глубиной полтора метра, которую Джим и Лен выкопали под полом сарая, предварительно сняв доски. Потом доски уложили на место, а сверху набросали угля. В сарай мы могли войти в любой момент, не вызывая ни у кого подозрений; и действительно, в опасные моменты ящик, куда мы прятали передатчик, выручал нас. При нынешних средствах обнаружения в глубокой дыре под горой угля вряд ли удалось бы нам скрыть передатчик, но по тем временам тайник был вполне приличный.

Джим и Лен регулярно приходили ко мне, усердно тренировались на игрушке и делали большие успехи. Иногда они проводили наверху целый день. Англичане не только учились передавать и принимать радиограммы, но также занимались теорией и практиковались в сборке и разборке аппаратуры. Я старалась передать им все то, что сама узнала за месяцы учебы в школах в Советском Союзе. Придать этим визитам безобидный вид помогал тот известный всей округе факт, что мой муж оставил меня и я подумываю о новом браке.

Джим неизменно пребывал в хорошем настроении, но умеющий глубоко и тонко чувствовать Лен, любивший природу и интересовавшийся моими детьми, нравился мне больше этого бывшего себе на уме здоровяка. Впрочем, находчивость Джима, его организаторский талант и умение быстро сходиться с людьми сулили многое. Между делом он затеял флирт с жившей в Монтрё сестрой румынского министра иностранных дел. Она влюбилась в Джима и рассказывала ему все, что он хотел знать.

Мне бросилось в глаза, что отношение Лена к Джиму изменилось в худшую сторону за то время, что они прожили вместе в пансионе в Монтрё. Отвечая на вопрос о причинах, Лен сказал, что у Джима проявились черты, которых в Испании просто не могло бы быть. Он эгоист и очень уж стремится к жизни легкой и приятной. Тогда ни Лен, ни я даже отдаленнейшим образом не связывали это с политической нечестностью или двуличием. Да, по моему мнению, в то время он до этого еще и не докатился.

Уже с весны я начала добиваться развода. Рольф, уезжая, оставил письмо, которое должно было облегчить дело. Однако только после множества визитов к адвокату и в разные учреждения наметился успех. Но когда возможность фиктивного брака стала более реальной, Джим заколебался. Он признался мне, что перед тем, как отправиться в Испанию, дал какой-то девушке в Англии обещание жениться на ней, так что Испания пришлась ему как нельзя более кстати. В случае женитьбы на мне это дельце могло бы всплыть снова. Не взять ли мне лучше Лена, который так застенчив, что сам никогда и не помыслит о женитьбе? Лен был на несколько лет моложе меня, а в остальном мне было безразлично, кто сделает меня английской гражданкой.

Однако слова Джима меня насторожили. Либо он поехал в Испанию не по политическим мотивам, а из-за обещания жениться (позднее я узнала, что та девушка была беременна), либо выдумал эту причину, чтобы увильнуть от фиктивного брака, имевшего значение для моей безопасности и желательного Центру.

Лен согласился на мнимый брак. Я заверила его, что, как только это ему понадобится, я тут же разведусь с ним, в этом он может не сомневаться. Мне было непонятно, почему он столь запальчиво парировал мое замечание, сказав, что и без моих пояснений прекрасно понимает смысл фиктивного брака.

Когда мы спустя тридцать пять лет, гуляя рука об руку по берегу Шпрее, пытались, имея в виду эти заметки, вспомнить те прошедшие времена, я спросила Лена:

— А когда, собственно, ты понял, что любишь меня?

— В романе написали бы, что это любовь с первого взгляда. Это случилось сразу же, в нашу первую нелегальную встречу в Веве перед магазином стандартных цен.

Я была крайне изумлена:

— До сегодняшнего дня понятия не имела, что это произошло еще тогда.

Он ответил:

— Да я и сам долго не позволял себе заметить это.

Мы вместе посмеялись над этой историей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное