Сопки Маньчжурии

В этот день самодержец всероссийский император Николай Второй с утра принимал записанных на прием посетителей, потом, после полудня, поехал на охоту в Царскославянский лес, где убил одного лося (вороны и кошки в этот день царственному живодеру не попадались), в четыре часа вернулся в Зимний дворец. А уже в пять вечера на чаепитие (английский обычай) к царской чете завернули Великий князь Владимир Александрович (он же дядя Володя), а также его супруга Велика Княгиня Мария Павловна (тетка Михень). Все было как «обычно», несмотря на то, что поезд мировой истории уже свернул на новый путь; русский монарх все еще существовал как бы в колее основного потока, из-за чего в его сознании получался определенный диссонанс.

За чаем разговор с самого начала пошел об Порт-Артурских делах. В кабинете Николая лежала верноподданическая телеграмма генерала Кондратенко, который во первых строках своего послания сообщал, что принял командование у заболевшего Стесселя (о чем есть бумага, подписанная доктором Гюббенетом), а затем кратко излагал историю появления в наглухо осажденной крепости самовластного князя Артанского и последующего разгрома осаждающей город японской армии. Именно из-за краткости изложения (а иначе получился бы целый роман) телеграмма Кондратенко получилась верхом недоговоренности (в первую очередь Николая интересовало, чем так срочно заболел Стессель), но от некоторых моментов у всероссийского самодержца мороз пробирал по коже.

Фигура господина Серегина, в последний момент пришедшего на выручку Порт-Артуру, получалась поистине страшной. С одной стороны, он самовластный князь и в то же время младший архангел (чему было немало доказательств), в силу своих природных качеств не терпящий лжи, двуличия и измены. Благословленные им русские войска в жестокой ночной схватке буквально истребили японцев – растерянных, ничего не понимающих, слепых как кроты, – в то время как русские солдаты на время получили способность совершенно отчетливо видеть в полной темноте. Вполне естественно, что зрячие русские в осознании своей непререкаемой правоты перекололи штыками нехристей как котят. В результате осадная армия прекратила свое существование, а фронт отодвинулся от Порт-Артура на рубеж Цзиньчжоуского перешейка. При этом в результате стремительного рывка артанской армии в русские руки попали запасы японской армии, хранившиеся на складах в Дальнем.

С другой стороны, Великий Артанский князь оказался настоящим якобинцем, который сломал в своей стране (Николай с трудом воспринимал понятие «другой мир») социальные барьеры и провозгласил всеобщее равенство, включая самого себя и последнего мужика. А это уже можно было считать потрясением основ и угрозой трону. Страшно ведь… А ну как этот «младший архангел» и в России захочет привить свои противоестественные принципы, уравняв помазанника Божия и простонародье? А сила за ним немалая. Сказал несколько слов, махнул рукой – и вот уже русские солдаты готовы идти за ним в огонь и в воду. Со времен Лжедмитрия не приходило на Русь столь прельстительного для простого народишка претендента на царский трон. Видом прост, ликом светел, удачлив и силен; но, что страшнее всего, наделен могущественной колдовской силой, делающей возможным любое невозможное… Артанский князь в Порт-Артуре всего сутки, а на его стороне уже большая часть гарнизона, в том числе и большинство старших офицеров.

Тут надо сказать, что в «младшего архангела» царь не поверил совершенно: такая мысль не вписывалась в круг доступных для него понятий. Российское общество самого начала двадцатого века было насквозь поражено смесью псевдорелигиозного мистицизма, оккультизма и спиритуализма, и царская семья тоже не избежала этого влияния. Пораженные этим поветрием черногорские принцессы, дочери владыки Николы Негоша Анастасия Николаевна, она же Стана (замужем за 6-м герцогом Лейхтенбергским), и Милица Николаевна (замужем за Великим князем Петром Николаевичем), являлись сердечными подружками царицы и капали, капали, капали на мозги царской чете разного рода «старцами», «целителями» и прочими шарлатанами. Поэтому Николаю было проще поверить в колдуна и авантюриста, чем в самовластного князя, вооруженной рукой вершащего Божий промысел.