Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг.

– Чего же привели эту с…? Прикончить нужно было. Если всех собирать, то и места для них не хватит! Кто же проведет их в Совет? Не всей же толпой идти!

Отделяется человек пять-шесть. Узнаю среди них тех, что нас первыми задержали. Ведут через площадь, осыпая неистовой бранью. Толпа остается на Тверской. Я облегченно вздыхаю – от толпы отделались.

Подымаемся по знакомой лестнице генерал-губернаторского дома. Провожатым – кто-то из местных.

Проходим ряд комнат. Мирная канцелярская обстановка. Столы, заваленные бумагами. Барышни, неистово выстукивающие на машинках, снующие молодые люди с папками. Нас провожают удивленными взглядами.

У меня снова появляется надежда на счастливый исход. Чересчур здесь мирно. Дверь с надписью: «Дежурный член И. К. (Исполнительного Комитета. – С. Э.)».

Входим. Почти пустая комната. С потолка свешивается старинная хрустальная люстра. За единственным столом сидит солдат – что-то пишет.

Подымает голову. Лицо интеллигентное, мягкое. Удивленно смотрит на нас:

– В чем дело?

– Мы, товарищ, к вам арестованных офицеров привели. Ваши объявления срывали. Про царя говорили. А дорогой, как вели, сопротивление оказали – бежать хотели.

– Пустили в ход оружие? – хмурится член И. К.

– Никак нет. Роту свою встретили, уговаривали освободить их.

– Та-а-ак-с, – тянет солдат. – Ну вот что – я сейчас сниму с вас показания, а господа офицеры (!!!) свои сами напишут.

Он подал нам лист бумаги.

– Пусть напишет один из вас, а подпишутся оба.

Нагибаюсь к М. и шепчу:

– Боюсь верить, но, кажется, спасены!

Быстро заполняю лист и слушаю, какую ахинею несут про нас солдаты. Оказывается, кроме сорванного объявления, за нами числится: монархическая агитация, возглас «Мы и ваше Учредительное собрание сорвем, как этот листок», призыв к встретившейся роте выступить против Совета.

Член И. К. все старательно заносит на бумагу. Опрос окончен.

– Благодарю вас, товарищи, за исполнение вашего революционного долга, – обращается к солдатам член комитета. – Вы можете идти. Когда нужно будет, мы вас вызовем.

Солдаты мнутся:

– Как же так, товарищ. Вели мы их, вели и даже не знаем, как вы их накажете.

– Будет суд – вас вызовут, тогда узнаете. А теперь идите. И без вас много дела.

Солдаты, разочарованные, уходят.

– Что же мне теперь с вами делать? – обращается к нам с улыбкой член комитета по прочтении моего показания. – Скажу вам правду. Я не вижу в вашем проступке причин к аресту. Мы еще не победители, а потому не являемся носителями власти. Борьба еще впереди. Я сам недавно, подобно вам, срывал воззвания Корнилова. Сейчас вы срывали наши. Но, – он с минутку помолчал, – у нас есть исполнительный орган – «семерка», которая настроена далеко не так, как я. И если вы попадете в ее руки – вам уже отсюда не выбраться.

Я не верил ушам своим.

– Что же вы собираетесь с нами делать? – спрашиваю.

– Что делать? Да попытаюсь вас выпустить.

У меня мелькнула мысль, не провоцирует ли он. Если нас выпустят – на улице мы неминуемо будем узнаны и на этот раз неминуемо растерзаны.

– Лучше арестуйте нас, а на верный самосуд мы не выйдем.

Он задумывается.

– Да, вы правы. Вам одним выходить нельзя. Но мы это устроим – я вас провожу до трамвая.

В это время открывается дверь, и в комнату входит солдат сомнительной внешности. Осмотрев нас с головы до ног, он обращается к члену комитета:

– Товарищ, это арестованные офицеры?

– Да.

– Не забудьте про постановление «семерки» – всех арестованных направлять к ней.

– Знаю, знаю. Я только сниму с них допрос наверху. Идемте.

Мы поднялись по темной крутой лестнице. Входим в большую комнату с длинным столом, за которым заседают человек двадцать штатских, военных и женщин. На нас никто не обращает внимания. Наш провожатый подходит к одному из сидящих и что-то шепчет ему на ухо. Тот, оглядывая нас, кивает головой. До меня долетает фраза произносящего речь лохматого человека в пенсне: «Товарищи, я предупреждал вас, что С.-Р. (социалисты-революционеры – эсеры. – С. Э.) нас подведут. Вот телеграмма. Они предают нас…»

Возвращается наш спутник. Проходим в следующую комнату. Там на кожаном диване сидят трое: подпоручик, ни разу не поднявший на нас глаз, еврей – военный врач и бессловесный молодой рабочий.

Член комитета рассказывает о нашем задержании и своем желании нас выпустить. Возражений нет. Мне кажется, что на нас посматривают с большим смущением.

Но опять испытание. В комнату быстро входит солдат, напоминавший о постановлении «семерки».

– Что же это вы задержанных офицеров вниз не ведете? «Семерка» ждет.

– Надоели вы со своей «семеркой»!

– Вы подрываете дисциплину!

– Никакой дисциплины я не подрываю. У меня у самого голова на плечах есть. Задерживать офицеров за то, что они сорвали наше воззвание, – идиотизм. Тогда придется всех офицеров Москвы задержать.

Представитель «семерки» свирепо смотрит в нашу сторону:

– Можно быть Александрами Македонскими, но зачем же наши воззвания срывать?

Я не могу удержать улыбки. Еще минут пять солдата уговаривают еврей-доктор, рабочий и член комитета. Наконец он, махнув рукой и хлопнув дверью, выходит:

– Делайте как знаете!