Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

В назначенное время я прибыл на вокзал, и капитан, передавая мне дежурство, сообщил, что с севера идет товарно–пассажирский поезд, в составе которого есть один вагон со снарядами и амуницией и несколько пассажирских вагонов с большой группой матросов. Он сообщил уже об этом в штаб, и оттуда получено приказание: поезд задержать перед мостом через Салгир, вагон со снарядами разгрузить там, а по приходе поезда на станцию всех матросов высадить и задержать (арестовать). Для ареста матросов дается в мое распоряжение станционная комендантская команда человек из 15. Разгрузка вагона была произведена особой командой, посланной из штаба.

Вскоре дежурный по станции чиновник сообщил, что вагон со снарядами уже разгружен и что поезд направляется на станцию. Комендантская команда вышла на платформу, и поезд медленно подошел к станции. Немедленно солдаты комендантской команды (все татары) начали выводить из вагонов матросов, которые, ничего не понимая, беспрекословно выходили и были собраны в зале 3–го класса. У входов в зал были поставлены часовые, и я немедленно доложил в штаб полковнику Готшальку по телефону, что приказание исполнено: матросы, около 150 человек, задержаны и находятся под охраной в зале 3–го класса. Матросы были спокойны и недоумевали, почему их задержали: большинство из них возвращалось в Севастополь из отпуска, остальные, матросы Балтийского флота, сопровождали вагон со снарядами. Все матросы имели соответствующие документы. Минут через десять после моего доклада пришло приказание штаба: задержанных матросов отправить в штаб, для конвоирования их посылается полуэскадрон Крымского конного полка. Действительно, минут через двадцать прискакал полуэскадрон и выстроился на площади перед вокзалом. Матросы были выведены на площадь, построены и переданы в распоряжение командира полуэскадрона, который, окружив, повел их в казармы Крымского конного полка.

Не прошло, вероятно, и часа, как звонит телефон из штаба: «Почему вы послали матросов в штаб?» Отвечаю: «Согласно вашего распоряжения». (Ведь конвой‑то был послан из штаба!) На это последовал следующий ответ из штаба: «Матросы возвращаются на станцию, держать их там и с первым поездом, отходящим на север, выслать их из пределов Крыма. Ждите дальнейших распоряжений». Ничего не было понятно! Матросы, прогулявшись в штаб и обратно, возвратились в подавленном настроении. Посоветовавшись с комендантом станции, я выяснил, что первый поезд (товарный) будет ночью. Матросы были обеспокоены тем, что их высылают на север, а не пускают в Севастополь, — сроки их отпусков и командировок иссякали. К вечеру было получено дальнейшее распоряжение: отобрать у всех матросов документы (отпускные билеты и командировочные предписания) и сделать на них, за подписью коменданта станции, пометку, что «по распоряжению штаба Крымских войск высылается на север из пределов Крыма». Документы были отобраны, и мы занялись исполнением распоряжения — делать пометки. Интересно, что матросы вели себя сравнительно спокойно, сильных возражений не было слышно, проявляли, однако, недоумение. Около 2 часов ночи матросов вывели на платформу, разместили по вагонам поезда, отходившего на север. Солдаты комендантской команды наблюдали, не позволяли матросам покидать вагоны (вагоны не были заперты). Здесь необходимо отметить, что на мой вопрос в штаб — будет ли сопровождать поезд до пределов Крыма какая‑либо охрана, был получен ответ — нет. Ответ был более чем странный. Поезд тронулся, и мы пока что вздохнули свободно.

Этот эпизод был очень характерный для распорядительности и порядка в штабе: зачем было арестовывать матросов? Зачем было их водить без цели через весь город с вокзала в штаб и обратно? Зачем было их высылать из пределов Крыма в открытых вагонах и без какой‑либо охраны? Зачем все это было нужно? Видно было, что там не только не понимали обстановку, но, что очень важно было в то время, последствий своих распоряжений (матросы доехали до ближайших станций — Сарабуз, Курман–Кемельчи и выступили из вагонов; об этом мы узнали позже, когда уже было поздно. — В. А.

). Слухи уже были, что Севастополь в руках большевиков и что со дня на день можно ожидать их наступления на Симферополь. Штаб же действовал так, как будто ничего этого не знал — было ли это невежество или преступление?

На другой день, сменившись, я явился в штаб к полковнику Готшальку, доложил ему о происшедшем и выразил удивление такой неразберихе. В штабе в этот день все выглядело нормально — особой тревоги заметно не было. В городе же, однако, уже начали ходить разные слухи и чувствовалось какое‑то напряжение, как будто что‑то готовилось.