Сорняк

Бригида сразу предупредила, что у нее времени в обрез перед выступлением на сцене, и заказала холодный ростбиф с огурцами и салатом, попросив завернуть еду на вынос. Ожидая свой заказ, она глотнула вина из моего бокала и с улыбкой сказала Эрике:

– Оставляю тебя в компании плохого мальчика, но он не засранец, он один из нас, не беспокойся!

И удалилась. Я улыбнулся ее шутке: впереди у меня есть время, чтобы представиться получше.

Однако Эрика знала, кто я такой.

– Почему ты хотел со мной познакомиться? – спросила она на хорошем итальянском, хотя и с сильным немецким акцентом.

– Обязательно должна быть причина?

– У всего есть причина.

– Если я отвечу тебе, что основной причиной было любопытство, этого достаточно?

– Хорошо, Антонио, перейдем ближе к делу. Я могу помочь тебе чем-то? – спросила она, пытаясь отрезать кусочек от своей пиццы.

Я налил ей в бокал немного вина.

– Зачем ты усложняешь жизнь, которая и так непроста? Мне приятно с тобой познакомиться, вот и все. Зачем ты загоняешь себя в жесткие рамки? Неужели тебе не случалось встречаться с парнем в кафе, просто чтобы познакомиться с ним?

– Да случалось, конечно! Но пойми, что наша ситуация иная. Тебе известно, кто я такая. Известно о моих проблемах с законом. И ты рискуешь, находясь рядом со мной. Однако ты все же решил познакомиться. Почему?

– Знаешь, Эрика, я был младшим офицером итальянской армии… – сказал я и увидел, как ее лицо побледнело и приняло напряженное выражение. Тогда я мягко положил свою руку сверху ее руки, как бы желая успокоить, и продолжил: – Мне довелось служить в твоих краях. Мне поручили следить за тем, чтобы террористы не развлекались, подрывая столбы на высоковольтной линии.

– Ты идиот, если думаешь, что их подрывали ради развлечения! – разозлилась Эрика.

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Я только хотел рассказать, что говорило начальство нам, военным. Нам было по двадцать лет. Берлинская стена еще не пала, и ваши патриотические выступления явно беспокоили наше командование, которое, в свою очередь, запугивало нас.

– Ублюдки! – в сердцах воскликнула Эрика, с силой втыкая вилку в невидимого врага на тарелке.

– Еще до встречи с тобой я собрал кое-какие сведения и понял, что ваше движение, несмотря на радикализм позиции о самоопределении Тироля, придерживается политики, основанной на демократических принципах и правах человека.

После такого моего заявления Эрика немного расслабилась. По ее щеке даже пробежала слеза.

– Ты знаешь о моей матери?

– Да, знаю.

– И что же ты знаешь?

– Знаю, что случилось, и понимаю тебя.

– Понимаешь? Не смеши. Как может понимать богатенький избалованный мальчик, что значит увидеть собственную мать распростертой на мраморном столе, изрешеченной пулями этих проклятых слуг власти?

– Ты цепляешься за это представление обо мне? Тебе никогда не приходило в голову, что это лишь видимость, а на деле все обстоит иначе?

– Хочешь сказать, что ты не тот, кем кажешься? – усмехнулась она.

– Я, дорогая Эрика, никогда не позволял себе смеяться над другими. Я уважаю даже тех людей, которые лгут мне. И знаешь почему? Потому что мне совестно указать им на то, что они лжецы. Ты не знаешь обо мне ничего, не знаешь моей истории, не спрашиваешь, почему я, будучи итальянцем, не живу на родине, и позволяешь себе смеяться над моими утверждениями.

Казалось, эти слова сильно подействовали на нее.

– Извини меня, Антонио… – сказала Эрика смущенно.

– Пустяки.

Мы долго молчали.

– Мне очень не хватает матери.

– Понимаю. Однако это не должно толкать тебя на экстремальные меры, которые принесут лишь вред тебе и твоему движению. Нужно бороться, оставаясь внутри системы и играя по тем же правилам, что и твои противники, поскольку, если выйдешь за рамки принятых в данной системе норм, победа не светит. Пожалуй, вам следует поменять метод борьбы, не отказываясь от борьбы, в целесообразность которой ты должна верить хотя бы ради своей матери…

– Но на чьей стороне ты? – спросила вдруг она.

– Не понимаю, что ты подразумеваешь под словом “сторона”, Эрика. Я за демократию. Ведь ты сама за нее борешься и веришь в нее. Если под демократией мы имеем в виду форму правления, основанную на власти народного большинства…

– А что ты имеешь в виду под народным большинством?

– Послушай, я не социолог и не политик. Я не слишком хорошо разбираюсь в терминах. Но я не настолько глуп, чтобы не понимать, что власть должна принадлежать исключительно государству и осуществляться на определенной территории, над определенным народом. К тому же ясно, что государство должно исполнять свои функции без каких-либо препятствий. Я невежда, однако могу представить себе, какой беспорядок возник бы в демократическом государстве, если бы каждый творил, что ему вздумается, и уважал бы только собственные права. Настал бы хаос.

– Ты прав, ты невежда, – заметила Эрика удрученно.

– Возможно, права и ты, но принцип, утвержденный в первом пункте нашей конституции, – суверенитет принадлежит народу, который осуществляет его в формах и границах, установленных конституцией, – кажется мне справедливым, учти это.