Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

Они еще не очень уверенно чувствовали себя — солдаты без мундира, без своего места в строю, у полевой кухни, на утренней поверке или у стойки с оружием. Без своего командира, знакомого, близкого. «Естественно, что солдат, не вооруженный и не обмундированный, крайне слабо ощущает свою связь с войском»{292}, — писал майор Петр Ярошевич из 1-й армии в октябре 1944 года. Почти буквально то же самое, что 113 лет назад, в 1831 году, писал другой польский офицер, поручник Альфред Млоцкий из 9-го пехотного полка армии Королевства:

«Крестьянин в армяке считал себя крестьянином, а не солдатом»{293}

.

Командир одного из полков народного Войска Польского писал:

«Голод стал причиной массового дезертирства. Солдаты уходили по домам за хлебом и салом».

Я помню трех пойманных дезертиров из моего полка. Один был совершенным кретином. Он действительно ничего не понимал, ни в малейшей степени не отдавал себе отчета в своих обязанностях, правах, ответственности. Другой был сектантом, у него была религиозная мания: он непрерывно молился, твердил, что не может даже прикоснуться к оружию. Третий был трусом, но трусом болезненным. Он трясся не только при звуке далекого выстрела, но даже при громких криках. Ни один из них не симулировал. Однако следует, пожалуй, признать, что это — «нормальное» дезертирство. В каждом скоплении людей, особенно в столь многочисленном, как войско в период войны, можно обнаружить определенный процент психопатов, умственно отсталых, маньяков. И наконец, страх испытывает каждый, но не каждый может контролировать и преодолеть его. Даже тогда, когда речь не идет о риске стать калекой или погибнуть, процент естественного отсева довольно высок. В довоенной польской армии, в обычных мирных условиях при призыве около 100 тысяч рекрутов ежегодно число дезертиров (не считая различных форм откупа или уклонения от призыва) колебалось от 1000 до 1500{294}.

Трагические судьбы людей в годы второй мировой войны также породили миллион самых причудливых жизненных ситуаций. Мне известен случай дезертирства солдата, который в условиях боев не мог получить отпуск, а хотел узнать, жива ли его семья, о которой он не имел никаких сведений с 1939 года. Я знаю случай дезертирства 17-летнего добровольца, которого разыскала мать и забрала домой «по моральным соображениям» («эти мужики могут испортить ребенка!»). Наконец, существовали те реальные условия, складывавшиеся из голода и холода, которые легче переносятся в окопах на фронте, когда смысл жертвы очевиден, и труднее — в тыловом лагере, где еще ничего не совершается, где никто ничего не хочет и ничего не дает, а родной дом слишком близок, а до собственной перины, миски с клецками и жены совсем недалеко, каких-нибудь пять километров.

Или же наоборот — слишком далеко, но наверняка известно, что там человек нужнее.

«В Мосьциске, — докладывает инспектор Главного политико-воспитательного управления Войска Польского, — находится около 120 дезертиров. Эти дезертиры вооружены и держат самооборону против нападений бандеровцев на их семьи. 19 солдат, которые группой дезертировали из 10-й пехотной дивизии, родом тоже из Мосьциски»{295}

.

В сумме все эти факторы влияли на картину дезертирства. В сентябре 1944-го из 1-й армии при личном составе в среднем около 72 тысяч дезертировало 66 человек. Но 2-й армии данных нет. В октябре из 1-й армии дезертировало — 266 человек; из 2-й при личном составе 50 тысяч — около 3 тысяч. В ноябре из 1-й армии дезертировало — 130 человек, из 2-й — 280. По прошествии нескольких месяцев, после стабилизации частей и накануне кровавых боев, к которым готовились солдаты, в апреле 1945 года данные о дезертирстве выглядят следующим образом: в 1-й армии при личном составе 80 тысяч человек — 27, во 2-й при личном составе 90 тысяч человек — 66 (в том числе одно дезертирство групповое диверсионного характера). Красноречивые цифры!{296} Нормальные причины военного времени и великого становления объясняют почти все. За исключением октября. За исключением этих, впрочем, весьма неточных и, несомненно, преувеличенных данных: «около 3 тысяч» при личном составе 2-й армии 50 тысяч солдат. Ибо кроме всего того, о чем шла речь выше, было ведь и другое, о чем, по правде говоря, не хочется вспоминать и чего лучше бы не было.

Но это было. Было это и прежде. 150 лет назад на альпийском биваке солдаты-легионеры, ожившие под пером Стефана Жеромского, вспоминали: