Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

В августе мы всем отрядом и, по-моему, без всяких задних мыслей вступили в народное Войско Польское. Часть людей вместе с нашим командиром — а до войны он был танкистом, кадровым старшим сержантом в танковом батальоне в Журавице — направили в Хелм, в офицерскую школу танковых войск. Он получил звание капитана и стал командиром роты. Я был подхорунжим. Нет, нам, конечно, не нравились плакаты «против АК и правительства в «Лондоне», но мы уже освоили танк, недалек был выпуск, предстояло идти на фронт. В начале марта 1945 года я нес караул в танковом парке школы вместе с 12 подхорунжими. Как-то после полуночи меня вызвал часовой, стоявший у ворот парка. Я увидел группу вооруженных, готовых к маршу подхорунжих своей роты и капитана. Не могу воспроизвести тот разговор — так я был ошеломлен тогда. Теперь-то я думаю, что капитан не вовлек меня в подготовку, потому что в последнее время я болел и находился в изоляторе, а предупредить меня он даже не счел нужным. Слишком уверен был в своем влиянии.

Теперь, когда часовой не подпустил его к танкам, он не скрывал ничего. Он хотел, чтобы мы вместе с ним ушли в лес, он хотел, чтобы мы взяли танки для того, чтобы дезертирство произвело больший эффект. Я помню только, что сказал ему: «Сегодня я вам не подчиняюсь», но не решился вытащить пистолет и выстрелить. Часовой тоже не был в состоянии сделать это. Капитан ушел с частью людей. Нас, кто находился в карауле, выпустили из школы на фронт в качестве младших офицеров».

«Этот капитан — Пилат, Тур, Тарзан, Хлопицкий, Ян Вирский, капитан Лешек, а в действительности Станислав Кулик с группой подхорунжих в ту же ночь соединился с батальоном Цонга, оперировавшим под Хелмом, в течение нескольких месяцев был грозой Люблинщины, а позднее перебрался в Гданьск и Слупск, где основал шпионско-бандитскую сеть под названием «Кадры диверсыйне», ликвидированную лишь после многомесячного преследования и тяжелых боев»{365}.

Все это было позднее. Между тем на фронте остро ощущалась нехватка нескольких десятков командиров танков, в которых так нуждалась обескровленная пехота 1-й армии под Берлином. Напрасно погибли многие, многие люди — на Хелмской земле, на Бранденбургской земле, на Гданьской земле. Их смерть не была необходимой ценой в борьбе за важное для страны дело. Их смерть, их личная человеческая драма только усилили и без того большую национальную горечь.