Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

Когда в 1942 году при таинственных обстоятельствах в авиакатастрофе погиб генерал Фриц Тодт, соперник Шпеера, Гитлер поручил Шпееру закончить работы по возведению громадных фортификационных сооружений на предполагаемом участке открытия второго фронта союзническими войсками. Назначил его рейхсминистром вооружения и боеприпасов, начальником военно-строительной организации, президентом Рейхскомитета по архитектуре. В 1943 году ему была оказана особая “честь” — Альберт Шпеер был признан в высших нацистских кругах равным с Геббельсом, Гиммлером и Деницем. Потому-то “мирный” архитектор, под руководством которого создавались секретные ракеты Фау-1 и Фау-2, а также подводные лодки, занял место среди военных преступников и заслуженно получил срок и свою камеру в тюрьме Шпандау.

Шпеер публично признал свою вину в Нюрнберге. А здесь, в Шпандау, продолжал работать, как он однажды выразился, для будущей Германии. На его столе всегда лежали тетрадь для рисования, множество рисунков и чертежей. По специальному разрешению директоров тюрьмы Шпеер сам выкрасил стены своей камеры в зеленый цвет. “Мне захотелось покрасить камеру в такой цвет, — писал он в своей просьбе, — потому что это лучше для глаз, утомленных столькими годами ночных проверок”. По рекомендации врачей его просьба была удовлетворена.

Освещение камер в течение долгих лет являлось больным вопросом как для Шпеера, так и для Шираха. Камера освещалась единственной лампочкой, заключенной в защитную решетку. Она давала настолько слабый свет, что едва можно было читать. Шпеер и Ширах постоянно жаловались, что им приходится напрягать зрение.

Во время послеобеденного отдыха, а также вечерами до выключения света Шпеер занимался черчением, рисовал эскизы промышленных зданий, жилых домов, стадионов и улиц, а также автострад. В связи с неимением циркуля (последний считался опасным предметом) Шпеер чертил окружности от руки.

Работавшая в свое время у Шпеера секретарша вспоминала его как невероятно неаккуратного человека. Он и в тюрьме не изменил своим привычкам. Однако, как и большинство неаккуратных людей, он обладал способностью находить, казалось, безо всякого труда любой документ или рисунок, в каком бы беспорядке ни был его стол. А вот в отношении почерка тюрьма оказала на него благотворное влияние — его почерк стал аккуратнее и разборчивее. “Это “заслуга” цензоров”, — говорил он.

У Шпеера было четыре сына и две дочери. Он так же, как и Ширах, находясь в Шпандау, унаследовал имущество и деньги. По завещанию матери Шпеер стал владельцем значительной собственности и ценных бумаг. Раньше в Берлине у него был огромный особняк с большим садом и плавательным бассейном, но его полностью уничтожила английская авиация. Свои средства Шпеер вкладывал в основном в ценные бумаги. После суда его активы были арестованы, но жене разрешили брать с арестованного счета в банке 450 марок ежемесячно как матери многодетной семьи, хотя максимально разрешаемая сумма для снятия с подобных счетов составляла не более 300 марок.

Предпринимались попытки расследовать предположения о том, что часть капитала, нажитого Шпеером при нацистах, была перемещена на счета матери. Однако результаты расследования мне неизвестны. После смерти матери, а также отца Шпеера, тому отошли значительные средства и особняк с надворными постройками под Гейдельбергом, в котором жила семья Шпеера вплоть до переезда в 1953 году на новую квартиру в самом Гейдельберге.

На стене одной из комнат новой квартиры висел карандашный рисунок в простой деревянной рамке. На переднем плане — изображение пожилой женщины в черной шали, сидящей у основания двух разрушенных массивных греческих колонн, руин утраченной архитектуры. На заднем плане возвышалась горная цепь. В правом нижнем углу — инициалы Альберта Шпеера. Рисунок был закончен Шпеером в апреле 1948 года и с разрешения администрации тюрьмы передан семье. Женщина в трауре олицетворяла его мать, лишившуюся сына. Она среди руин — его мечты и надежды, все, что он строил, уже разрушено. Горы, которые он когда-то любил, символизировали мечту Шпеера о свободе.

Жена Шпеера, Маргарет, говорила, что ее муж сейчас живет только детьми, но они оба пока не разрешают им посещать тюрьму, опасаясь, что у детей сложится неправильное впечатление об отце, которого они знали очень мало.

Во время ареста Шпеера в 1945 году самому младшему было полтора года. В годы войны Шпеер часто и подолгу не бывал дома, поэтому дети редко его видели. Маргарет в своих письмах жаловалась на то, что служебная карьера мужа наложила отпечаток и на их брак, отдалила их друг от друга. Она считала, что в Нюрнберге ее мужа судили за использование рабского труда иностранных рабочих и военнопленных, однако добавляла, что не только он один их эксплуатировал. В то же время он, один из немногих нацистов, признал свою вину и был осужден за преступные действия против человечности.