Сорок пять

– Сомнений нет, – рассуждал Шико, – это муж. Он пригрозил носильщикам поркой или виселицей, и они перешли на его сторону. Бедный Эрнотон! Да с него кожу сдерут! Если, однако же, я не вмешаюсь в это дело: ведь он в свое время пришел мне на помощь, и, следовательно, в подобном же случае я обязан помочь ему. А мне сдается, что случай как раз наступил и другого такого не будет.

Шико отличался решительностью и великодушием, да к тому же еще и любопытством. Он отцепил от пояса свою длинную шпагу, зажал ее под мышку и быстро спустился вниз.

Шико умел открывать дверь совершенно бесшумно, уменье это необходимо всякому, кто хочет слушать с пользой для себя.

Шико скользнул под балкон, скрылся за колонной и стал ждать.

Не успел он устроиться, как дверь дома напротив открылась по одному слову, которое незнакомец шепнул в замочную скважину. Однако сам он оставался на пороге.

Спустя мгновение в пролете двери оказалась прибывшая в носилках дама.

Дама оперлась на руку всадника, он усадил ее в носилки, закрыл дверцу и вскочил в седло.

– Можно не сомневаться, это был муж, – сказал себе Шико. – Довольно, впрочем, мягкотелый муж, ему в голову не пришло пошарить в доме и проткнуть живот моему приятелю Карменжу.

Носилки двинулись в путь, всадник ехал шагом у дверцы.

– Ей-богу! – сказал себе Шико. – Надо мне проследить за этими людьми, разведать, кто они и куда направляются. Тогда я смогу подать какой-нибудь основательный совет моему другу Карменжу.

И Шико последовал за шествием, соблюдая все предосторожности: он держался у самой стены, стараясь к тому же, чтобы шаги его заглушались топотом ног носильщиков и лошадиных копыт.

Шико пришлось испытать величайшее изумление, когда он увидел, что носилки остановились перед гостиницей «Гордый рыцарь».

Почти в тот же самый миг дверь ее открылась, словно кто-то за нею поджидал прибывших. Дама, лицо которой было по-прежнему скрыто вуалью, вышла из носилок и поднялась в башенку: окно второго этажа было освещено.

За нею поднялся муж.

Перед ними обоими выступала г-жа Фурнишон с факелом в руке.

– Ну и ну, – сказал себе Шико, скрестив руки, – теперь я уж ничего не понимаю!..

Глава 20

О том, как Шико начал разбираться в письме герцога де Гиза

Шико показалось, что он уже где-то видел этого столь покладистого всадника. Но во время своей поездки в Наварру он перевидал столько разнообразных людей, что в памяти его все несколько смешалось и она уже не могла так легко подсказать ему нужное имя.

Сидя под покровом темноты и неотрывно глядя на освещенное окно, он уже позабыл об Эрнотоне в его таинственном доме и только спрашивал себя, что этому человеку и этой даме могло понадобиться в гостинице «Гордый рыцарь», как вдруг на глазах достойного гасконца дверь гостиницы открылась, и в полосе яркого света, вырвавшегося оттуда, появился черный силуэт, очень напоминавший монаха.

Силуэт на мгновение замер у порога: вышедший смотрел на то же окно, на которое глядел Шико.

– Ого, – прошептал тот, – похоже на монаха от святого Иакова. Неужто мэтр Горанфло так пренебрегает дисциплиной, что разрешает овцам своим бродить повсюду в такую глубокую ночь и так далеко от обители?

Шико проследил взглядом за монахом, удалявшимся по улице Августинцев, и какой-то особый инстинкт подсказал ему, что в этом монахе он и обретет разгадку тайны, которую все время тщетно искал.

Вдобавок, как тогда облик всадника показался Шико знакомым, так и теперь, глядя на монашка, он узнавал в нем по некоторым движениям плеч, по особой военной повадке завсегдатая фехтовальных школ и гимнастических площадок.

– Пусть я буду проклят, – прошептал он, – если под этой рясой не скрывается тот маленький безбожник, которого мне хотели дать в спутники и который так ловко владеет аркебузом и рапирой.

Не успела эта мысль прийти в голову Шико, как он, дабы убедиться в ее правильности, расставил длинные ноги и, сделав шагов десять, догнал паренька, который шел, приподняв рясу, чтобы дать волю своим худощавым сильным ногам.

Это было, впрочем, не так уж трудно, ибо монашек время от времени останавливался и смотрел назад, словно уходил он с трудом и величайшим сожалением.

Взгляд его неизменно устремлялся на ярко освещенные окна гостиницы.

Шико и десяти шагов не сделал, как был уже уверен, что не ошибся в своих предположениях.

– Эй, куманек, – сказал он, – эй, маленький мой Жак, эй, миленький мой Клеман, стой!

Последнее слово он произнес настолько по-военному, что монашек вздрогнул.

– Кто меня зовет? – спросил юноша резким и отнюдь не доброжелательным, а скорее вызывающим тоном.

– Я, – ответил Шико, подойдя вплотную к монашку, – Я, узнаешь ты меня, сынок?

– О, господин Робер Брике! – вскричал монашек.

– Он самый, мальчуган. А куда это ты так поздно направляешься, дорогое дитя?

– В обитель, господин Брике.

– Ладно. А откуда идешь?

– Я?

– Ну да, распутник ты этакий.

Юноша вздрогнул.

– Не понимаю, о чем вы говорите, господин Брике, я, наоборот, выполнил очень важное поручение дона Модеста, что он и сам подтвердит, если понадобится.