Сороковник. Книга 2

На лестничной площадке мой взор невольно притягивают четыре тёмных пятна. Оплывшие, с подтёками, и даже гарью от них немного несёт, словно подпалили что-то, упорно не желавшее гореть… Я присматриваюсь. Поверх кафеля блестит стекловидная застывшая корочка. Не иначе как Николас прибрался по-своему, я же с утра чуть было не навернулась на один из валунов, что с нами из пещеры сюда случайно закатились…

Я открываю дверь собственным ключом, да-да, тем самым, который надёжно заякорил для меня стоянку в собственном мире. Меня встречают вкусные запахи с кухни и сладкое похрапывание со скулежом, доносящееся из детской. Могучий храп лабрадора я уже давно на слух отличаю от человеческого, ведь даже эти малыши в состоянии выдать такие рулады, что будь у нас люстра с хрустальными подвесками- они давно дребезжали бы. Но кроме щенков, похоже, в доме никого нет, даже Малявка не торопится почесаться об ноги.

Допустим, кот у нас на свободном выгуле, а люди-то куда делись? Немного узнав кипучую натуру Николаса, не сомневаюсь, что он мог вытащить девочек на прогулку. Скорее всего, так и есть, он не красна девица — дома сидеть, в окошко глядеть. Но проекц…Анна? Я ж всегда была домоседкой, старалась клочок времени урвать, чтоб в любимом кресле с книжкой посидеть или с пяльцами, или с вязанием. Меня из дома вытащить — подвиг несусветный со стороны того, кто на это отважится; неужели Николас и её раскрутил?

Сердце испугано замирает и заполошно колотится. Куда он их увёл? Ещё немного — и я запаникую, потому что в голову приходят самые страшные подозрения. А что, если…

Эй, подруга! — строго одёргивает голос разума. Окстись! Не мог он их уволочить в свой мир, даже если бы захотел. Рик ещё не скинул шкурку, не набрался силёнок, да и сам господин некромант с утра был как выжатый лимон. Ты знаешь этого мужика: притворяться он не будет. Он всегда играет в открытую. Честно.

В зале на журнальном столе матово чернеет экран ноутбука. Есть у девочек такая традиция: в случае нежданного ухода оставлять не записочки, а сообщения на экране. Печатают они быстрее, чем пишут (я, кстати, тоже). Торопливо двигаю "мышку". Корпус ноута гудит, просыпаясь.

" МАМ НИК ПРОСИЛ ПОКАЗАТЬ ЕМУ ГОРОД А ПОТОМ МЫ ЕГО СВОДИМ НА ПЛЯЖ И ВООБЩЕ СКОРО БУДИМ ОБЕД ГОТОВ"

Машинально отмечаю полное отсутствие запятых и "будим". Знаки препинания и мелкие огрехи — это наш бич. Впрочем, по сравнению с ровесниками мои дети — просто супер-грамотны. Что подразумевается под "вообще" — остаётся только догадываться, надеюсь, они не поведут его по злачным местам вроде тира и американских горок, что недавно обустроились в городском парке, и хорошо бы, у них хватило карманных денег, вроде бы я в этом им никогда не отказываю… Ник-то пока не при капиталах.

Быстро обхожу комнаты. Между прочим, никаких следов пребывания в доме постороннего. Рюкзак эти голубчики куда-то припрятали, куртку… Просматриваю шкафы; куртку повесили в шкаф в прихожей. Только в ванной комнате на полочке появилась новая зубная щётка. Опасной бритвы не вижу, — по-видимому, Николас, как и в случае с костяным ножом, предпочитает режущими предметами не разбрасываться. Щенки на месте в детской. Кот на выгуле.

Минутку. Щенки на месте…

Возвращаюсь в детскую.

Ну да. На месте. Все трое. Белый, палевый и чёрный.

Ещё минутку. А почему трое?

Белый лабрадёныш со вкусом зевает, потягивается… странно как-то потягивается, лапками вперёд, по-кошачьи, и расправляет прозрачные крылышки. Заметив меня, радостно подвизгивает и ковыляет к ногам. Малость неуклюж — оно и понятно, лапы длиннее обычных, голова тяжелее — центр тяжести и сместился.

Опа! А уже не получается у бедняжки обвиться вокруг ноги, как раньше!

— Рикки, паршивец! Ты что это удумал? — не выдерживаю. — И кто же ты теперь у нас будешь? Симуран? А летать-то ты умеешь?

Щенок обиженно тявкает и начинает кружиться на месте, до того шустро, что сливается в сплошное кольцо. Замирает — и на его месте сердито бьёт хвостом миниатюрный дракончик. Золотой. Ни единого пятнышка. Крылья уплотняются, становятся отчётливо видны сухожилия в перепонках.

— Здорово, — говорю с уважением. Дракоша садится на хвост и смотрит на меня, с удовольствием высунув раздвоенный розовый язык. — Но ты всё-таки дурачок, Рикки. Вон какой вымахал, а до сих пор ведёшь себя по щенячьи. На пояс-то заберёшься? Или мне тебя уже в рюкзаке за спиной таскать?

Рикки шумно вздыхает. При этом чешуя горит и переливается тысячами бликов, хотя в комнате не так уж и светло: вечереет, окна детской выходят на юг, а солнце перевалило на западную сторону. Новоявленный дракончик шумно хлопает крыльями и поднимает ветер, как будто в комнате включили сразу пять вентиляторов. Ладно бы этим и обошлось, но ведь он ещё и подпрыгивает! Бедные соседи снизу…

Это ж он взлететь пытается! С беспокойством понаблюдав за его попытками, я решительно говорю: