Сорвать розу

– Вот уж не собираюсь привыкать! – заявила Тилли решительно.

Но ее хозяйка оказалась лучшим пророком. Когда госпиталь в Грейс-Холле начал работу, тонкости этикета смылись накатывающимися волнами естественных нужд и эмоций: страдающие мужчины не очень-то помнили о манерах и не заботились о приличных выражениях, да никто и не ждал от них этого. Все девушки, по примеру Лайзы, быстро научились выносить запахи, ругань и страдания солдат, от чего несколькими неделями раньше их бы просто стошнило.

Лайза продолжала спокойно стоять рядом с Эли, когда изможденный, скандальный, бородатый солдат с дикими криками навел прямо на них ружье.

– Если вы, кровопийцы, попробуете отрезать мою больную ногу, клянусь, использую это ружье, чтобы снести ваши проклятые головы!

А позже, когда ему дали успокоительную дозу опиума и он слишком ослабел, чтобы бороться с ними, Лайза прижала своим телом верхнюю часть его туловища, Дэниел держал остальную, лишив его возможности двигаться. Каждым нервом, несмотря на восковые пробки, которыми были заткнуты уши, она чувствовала звук пилы, которой Эли прокладывал свой жестокий путь через ткани и кости.

Она научилась улыбаться и отвечать на дерзость солдат, таких, например, как тот мальчик из Ред-Брука, который однажды протянул руку и бесстыдно ущипнул ее за зад, грубо сказав при этом:

– Ты не станешь возражать, девушка, если я попользуюсь тобой за амбаром в одну из лунных ночей?

Она перенесла это, потому что Эли объяснил после первой ее ужасной реакции, что у этого семнадцатилетнего паренька из Ред-Брука никогда, наверно, не было женщины, и вряд ли он выживет, чтобы иметь ее в будущем.

Лайза поняла, что большая часть солдатской ругани – простая развязность, а вульгарная речь – привычка. Их грубость служила своего рода самозащитой от страданий, страха перед будущим и боязни не иметь его.

Они не хотели замерзать, голодать или умирать, не собирались лишаться частей своего тела; молодые солдаты скучали по мамам и папам и часто умирали, так и не увидев их; некоторые страстно стремились к своим возлюбленным, а те, кто старше, – к женам и детям.

Одним из самых универсальных лекарств в госпитале Грейс-Холла оказался, как быстро выяснилось, Джей-Джей: сладко улыбающийся, иногда плачущий и капризный малыш служил всем им очевидным доказательством вечности мира.

Лица мужчин расплывались в непроизвольной улыбке, когда какая-нибудь из женщин появлялась с Джей-Джеем на руках в дверях главной палаты, в которой находились солдаты с ампутированными конечностями или нуждающиеся в ампутации. Солдаты с извлеченными из них пулями, слабые, как младенцы в первые дни жизни, слыша его крик, доносившийся до них из спальни, гордо и удовлетворенно переглядывались.

– У этого малыша мощная пара легких.

– Сегодня кричит особенно громко, не правда ли? В конце концов Эли начал прописывать некоторым пациентам Джей-Джея в необходимых дозах.

– Джо Хиггинс сегодня в подавленном состоянии. Думаю, Джей-Джей слегка взбодрит его.

Лайза пошла в палату, где лежал Джо Хиггинс, замкнутый и ни на что не реагирующий с того дня, как друзья вытащили его из зоны патрулирования, раненого и истекающего кровью. Пулю извлекли из его бедра и предупредили, что одна нога будет до конца жизни больной, а он раньше так гордился своим высоким, стройным телом, что решил для себя – лучше умереть.

Лайза встретилась со случаем, о котором Эли говорил в их первую встречу: иногда мужчины, даже не обреченные на смерть по состоянию здоровья, сдавались и умирали из-за полнейшей апатии и нежелания расстаться с прежним образом жизни.

Нельзя допустить, чтобы это случилось с Джо Хиггинсом.

Она шла по проходу между кроватями, и все лежащие на них мужчины, вскинув оживленно головы, любовались подпрыгивающим у нее на руках Джей-Джеем, – все, кроме Джо Хиггинса, отвернувшегося к стенке.

Лайза остановилась возле раненого, лежавшего на соседней с Джо кровати, посмотрела на него, подмигнув, громко воскликнула:

– Сэмюель Леггет, как вы умудрились сбить свои повязки? Клянусь, с вами больше хлопот, чем с этим мальчишкой! – Она оглянулась вокруг, притворившись раздраженной. – Капрал Хиггинс, присмотрите за моим мальчиком, пока буду заниматься Сэмюелем.

Не дожидаясь ответа капрала, она усадила Джей-Джея на кровать возле него.

– Вот и его игрушки, чтобы не скучал, – и бросила на кровать корзинку, в которой были ключи, болтающиеся на короткой, толстой цепочке, пуля, маленькая тряпичная кукла и деревянный свисток.

Промывая лицо и шею раненого, натирая ему спину маслом, сделанным из растений бабушкиного сада, Лайза притворялась, что заново бинтует, слушая его похвалы: она самый лучший врач в армии, а также самый лучший натирщик спин; когда его сила вернется к нему снова, он спросит капитана полка, не будет ли нарушением армейских правил его мечта о плотской любви со своим доктором? А если нет, то может ли он воплотить свои мечты в действительность, когда почувствует себя лучше?