Сосед по Лаврухе

И чтобы Леонида Когана понять, судить о нем справедливо, надо слышать как он играет. Слушать его записи, которых, к счастью, много сохранилось, и сейчас фирма «Мелодия» выпускает серию, двенадцать альбомов уже вышло. Надо сказать, что в записи когановское исполнение практически не имеет потерь, в сравнении с живым. Это редкое свойство, и оно отмечалось многими профессионалами. Более того, на сцене Коган держался настолько сдержанно, что возникало некое противоречие между впечатлением визуальным и слуховым: внешний его облик, так сказать не соответствовал страстности исполнения, а существует категория слушателей, для полноты восприятия нуждающаяся еще и в некоем действе. Поэтому и Яшу Хейфеца, гениального скрипача, некоторые упрекали в сухости: он тоже не баловал публику внешними эффектами.

Натура Когана — в его необыкновенной вибрации. Вся горечь, что в нем накапливалась, ранимость, о которой мало кто знал, протест, бунт, никогда не выраженный им в словах, в поступках, здесь концентрировались, в страстной, экспрессивной исполнительской его манере, в самом звукоизвлечении, прикосновении к струне. В жизни он был замкнут, но не мрачен. Его часто видели улыбающимся, и на фотографиях он глядит в объектив с улыбкой, не особенно, щедрой, отнюдь не до ушей, скорее осторожной, выжидательной. Но без подтекста, без иронии. Терпеливой. И, можно даже сказать, благодушной.

Но когда брал в руки скрипку, начинал играть, лицо делалось скорбным, страдающим. Гневным. Пожалуй, только играя на скрипке, он спрашивал, отвечал за себя и за других сполна.

Предвижу, слышу возражения: какой же он страдалец? Ну конкурс не пустили- подумаешь, муки! Зато потом объездил весь мир. И весьма дорожил своим положением, властей слушался: нужна была его подпись, и он подписывал; требовали молчания — он молчал. Из-за подобного послушания так долго и длилось то, что длилось, А ведь можно было бы, если и не открыто протестовать, так хотя бы не участвовать…

Спорить, повторяю, трудно. Тем более, что известны примеры безоглядной, самоотреченной жертвенности, подвижничества представителей той же «прослойки» — тихих интеллигентов. Нет слов, их подвиг достоин вечной памяти и благодарности бесконечной. Но, чтобы быть культурной нацией, нельзя разбазаривать свое добро, нельзя превращаться в фанатиков какой-либо идеи, даже справедливой: жизнь, как уже не раз доказывалось, шире идей.

Достаточно ли мы отдаем себе отчет, что есть Божий дар? Ведь просто сам по себе он не дается, а именно вкупе с чем-то, не всегда добродетельным, и он в той же мере подарок, как и бремя. Отнюдь не кефиром приходится его насыщать. Он требует крови, требует сердца, требует человека с потрохами, всего.

Не знаю ни одного талантливого человека, чье жизнеописание годилось бы для святцев. Вопрос в том, что и для кого является неприемлемым, а что заслуживающим снисхождения. Леонид Коган вступил в партию, был членом консерваторского парткома. По убеждениям или дань заплатил, не знаю, не смею судить. Но вообще дань с него всю жизнь изымали, а когда ее тяжесть силы его перевесила, он умер. В пятьдесят восемь лет.

Может показаться, что с таким дарованием он при любых обстоятельствах в тени бы ну никак не остался. Но так кажется сейчас. А в 1951 году, когда королева Бельгии Елизавета обратилась к Сталину с приглашением молодых советских исполнителей для участия в конкурсе ее имени, и Сталин высочайше начертал — послать и победить! — в числе кандидатов, возможных претендентов, о Леониде Когане речь не шла. Ему начальство не протежировало, чем-то он не устраивал, хотя в открытые конфликты вроде бы не вступал, ничем не проштрафился. Но есть у наших чиновников действительно чутье, чтобы вовремя прихлопнуть.

Сохранилась стенограмма обсуждения кандидатов на конкурс имени Кубелика, куда Когана не послали, и то, что там о нем говорилось даже кажется каким-то ирреальным по пошлости, невежественности, злобе. Фамилии ораторов стыдно приводить. И не буду.

Замолчать, затоптать не получилось. Давид Ойстрах, которому поручено было свести молодых исполнителей в Брюссель и вернуться, во что бы то ни стало, с победой, сказал, что если победа нужна, должен ехать Коган.

Добиваться разрешения на его поездку взялся Святослав Кнушевицкий, не член партии и не еврей.

В результате — Первая премия. Возглас Ж.Тибо: так на скрипке еще никто не играл! С этого этапа и начался взлет, победное шествие по разным странам, разным залам, перед самой разной аудиторией. И успешная педагогическая деятельность, профессорство в Московской консерватории, ученики, которыми можно было гордиться. Правда, с конкурса имени королевы Елизаветы он вернулся с язвенной болезнью, которая никогда уже его не оставляла.