Сосед сверху, сосед снизу

— Ты любишь танцы, да, крошка? — это он даже не спрашивает, он это утверждает. — Любишь, конечно, откуда еще ты можешь меня знать. А может, ты моя фанатка? Из тех, что бросают мне трусики на паркет после окончания выступления? Знаешь, я оставляю на память самые красивые. Какие были твои? Я уверен, мы с тобой их вместе разыщем в моей коллекции. И даже договоримся о цене за их возвращение. Ну же, признавайся. Хотя можешь просто кивнуть. Я понимаю, ты стесняешься такой страсти…

Его вкрадчивый шепот как яд, пробирается в кожу, проникает в кровь, заставляет мои щеки не просто краснеть, а пылать, с таким жаром, что можно обжечься.

Боже, какой же он извращенец… И те дурынды, что расстаются с нижним бельем таким эксцентричным способом.

Но…

Он думает, что и я такая?

Я резко разворачиваюсь на каблуках, чтобы высказать этому наглецу все, что я о нем думаю, но сразу нужные слова не находятся, а пока я возмущенно хватаю ртом воздух — Эрик все понимает и сам.

— Нет? Ты не из плохих девчонок, крошка? — он ловит длинными, такими чувственными пальцами мой подбородок и задумчиво заглядывает мне в лицо. — Знаешь, так сразу и не скажешь, что ты из хороших. В тебе есть потенциал. Очень большой потенциал.

Можно ли считать за проявление потенциала тот танец в Берлине? Или я слишком прямо все трактую?

— Уберите от меня руки, — я топаю ногой и с огромным удовольствием приземляю туфлю на носок итальянца. Наступить танцору на ногу — это все равно, что дать в поддых, даже, возможно, эффективнее. Наши стопы гибче, пластичнее, и как следствие — и чувствительней.

— Мы даже не познакомились, крошка, — Эрик укоризненно морщится, игнорируя боль и продолжает задумчиво вглядываться в мое лицо, — скажи мне имя, будет проще вспомнить, где же я с тобой пересекался раньше. Я ведь не мог забыть тебя с прошлого лета. У тебя слишком красивые глаза, чтобы я их взял и забыл.

Ну, забыл же.

Он был здесь прошлым летом?

Интересно, чем же он тут занимается второй год подряд?

Выступает? Но разве в этом случае не гудела бы вся танцевальная тусовка? Эрик Лусито, Катанийский Змей — чемпион последних двух лет во всех танцевальных турнирах Европы и Америки. Он снимался в нескольких клипах самых горячих американских певичек, отыгрывая их партнера. Говорят, кто-то из голливудских режиссеров очень хочет опробовать его и как актера. И о его приезде в Москву молчат?

— У меня обычные глаза, — сухо отрезаю я, пытаясь увернуться от прикосновений его пальцев, — оставьте меня в покое, пожалуйста, я не собираюсь с вами…

Я не успеваю договорить свое «Даже знакомиться», потому что Эрик меня самым вопиющим образом перебивает. Причем так убежденно, что даже вклиниться в его речь не представляется возможным.

— У твоих глаз, крошка, редкий оттенок, как у моря в Кала-Лунго. В них виден твой характер и хорошо читается чувственная сущность. Когда ты вот так щуришься — видно, что ты чрезвычайно упрямая и терпеть не можешь проигрывать. У тебя длинные ресницы, и я вижу, ты не пользуешься этой косметической дрянью, чтобы их подкрасить, так что эти реснички — твое естественное богатство. Крошка, если я говорю, что у женщины красивые глаза…

— Значит, ничего другого красивого ей не досталось? — перебиваю я, пытаясь хоть на секунду перехватить руль в этой беседе, но Эрик укоризненно покачивает головой.

— Неправильный ответ, сеньорита, — мягко отзывается он, — это значит, что глаза у этой женщины по-настоящему бесподобны. А все остальное… — Змей опускает глаза и нагло ухмыляется, — я еще просто не оценивал.

— Эй, — я снова краснею и торопливо скрещиваю руки на груди, — лучше смотрите в глаза!

— Стесняешься? — мужчина склоняет голову набок и милостиво переводит свой взгляд обратно. — Хочешь, расскажу тебе, чем хороша твоя грудь, сеньорита? И что бы я с ней сделал прямо сейчас? Или…

Теплый большой палец его ладони, касается моих губ и у них же замирает. Будто в ожидании моего разрешения.

— Может, мне лучше тебе все это сразу и показать, а, крошка? — снова склоняясь к моему уху, шепчет этот наглец.

Боже, сколько мурашек бежит по коже.

И…

Нет, не пошел бы он?

Я впиваюсь зубами в мужской палец, тот самый, что остался у моих губ, с одной только целью их раздразнить. И прикусываю его достаточно сильно, чтобы мужчина от неожиданности все-таки отшатнулся.

— Vaffanculo, Serpente![2] — рычу я, надеясь, что этого итальянского посыла достаточно, чтобы он все понял. А потом все-таки нажимаю на ручку, бросаюсь в прохладу спасительной квартиры и со всей кипящей в моей крови злостью хлопаю дверью.

Покажет он мне, ага. Он меня даже не помнит!

5. Эрик. Бежать некуда, крошка

Ладонь Эрика врезается в косяк, но поздно — дверь захлопывается перед самым его носом. Триумфально щелкает замок, пряча девчонку за надежной преградой.

Ускользнула!