Сосед сверху, сосед снизу

— Назаров, ты охренел! — я даже не спрашиваю, а утверждаю. Вскакиваю на ноги, пытаюсь поднырнуть под руки Дэна, но он довольно просто умудряется меня поймать за талию.

Я настолько офигеваю от этой ситуации, что ему даже удается усадить меня на стол.

— Ну прекрати, — когда я пытаюсь его отпихнуть, хрипит Назаров, грубо хватая меня за бедра, задирая юбку, — прекрати. Ты все правильно поняла, исправила то, что нужно. Я тебя хочу. Ты своего добилась. Мы поговорим сегодня, после эфира, я отвезу тебя домой и мы все обсудим. А сейчас…

А сейчас, на счастье совершенно охреневшей Насти Варлей, раздается глухой удар в дверь, будто кто-то толкнулся в ней плечом с разбегу. Назаров вздрагивает, оборачивается, ощутимо зверея лицом.

Бах…

Примерно с таким звуком и вышибается запертый замок от удара ногой.

Господи, Эрик, поберег бы ты ноги, это ж твой хлеб.

— Ох, — Змей настолько правдоподобно изображает на лице раскаянье, что даже я ему почти поверила, — простите, я подумал — у вас тут дверь заклинило. Малость перестарался. Мы скоро начнем, Дэннис?

Если бы не дистанция, обозначенная Эриком еще до подхода к студии, я бы, пожалуй, сейчас повисла у него на шее с благодарностями...

44. Настя и Эрик. Что ты задумал, Змей?

В какую-то секунду мне кажется, что он это всерьез.

Всерьез решил, что в кабинете заклинило дверь, потому что глаза у Эрика действительно виноватые. Назаров ему верит!

Ну, или, может быть, не хочет спорить? В конце концов, это ведь сегодня Эрик утром, сидя на моей кухне, записывал приглашение для его подписчиков в той же инсте на этот несчастный эфир. И я держала телефон, между прочим.

Ну, ладно, сидел Эрик не на моей кухне. На Алинкиной. Но пока что в этой квартире живу я. Пока Алинке не стуканули, какими непотребствами я занимаюсь в её по-женски-холостяцкой кровати. Она мне припомнит — сколько месяцев мурыжила Акура, прежде чем допустила его на это священное ложе, и чем там занималась я.

Я дышу. Просто дышу, потому что если честно — все, что было сейчас, в запертой бухгалтерии, меня заставило ослабеть, потерять нить происходящего.

Что это значит — я все поняла правильно?

Какого хрена он меня хочет?

Он не опух ли, часом?

Вот только нет, кажется, Назаров уверен, что нет, не опух. Мне даже свою руку из его пальцев приходится выдирать, стискивая зубы.

От мудо-муженька мне достается косой, предупреждающий взгляд. Я все сильнее ощущаю себя разъяренной волчицей. И смотрю на него примерно так же.

Только прикоснись ко мне еще раз, мудак! Я сделаю из твоих яиц гребаную фритату! Один раз я, может, и потеряла контроль над ситуацией, второй раз тебе уже так не повезет.

— Дэннис, — Эрик покашливает, напоминая о себе, —  у меня есть еще две репетиции. И на обеих я должен присутствовать. Если вы не можете обеспечить начало съемки в оговоренное контрактом время, так, может, давайте разойдемся по своим делам? Только не забудьте про мою неустойку.

— Три минуты, и мы начнем, Эрик, — панибратски улыбается Назаров. Все-таки надеется что-то успеть мне сказать? Или что, у нас все настолько плохо, что хватает только на три минуты?

Не хочу проверять. При одной только мысли желудок очень хочет вывернуть меня наизнанку.

— Три минуты — это маленькая вечность, — скептично улыбается Эрик, — и потом, разве не вы русские говорите — быстрей начнешь, быстрее кончишь? Давайте начнем сейчас, мои поклонники не любят задержек.

Назаров вообще-то тоже их не любит.

Какого конкретного он однако поймал клина, раз полез ко мне до эфира. Или что это было, попытка примирения? Господи, и это после того, как в мой предыдущий день здесь он чуть при мне Людмилу не нахлобучивал. Волшебно!

Нет, я все сильнее начинаю думать — что я вообще в нем нашла, при таких-то коротких извилинах? Во что влюбилась? Хотя в школе фанатичное отбивание меня у всех мальчишек двух классов младше и трех старше казалось бравым героизмом. Как было приятно чувствовать себя дамой сердца! Пусть даже и рыцарь был так себе и регулярно оказывался бит…

Тогда он мне чем-то нравился. Боже, кажется, я начинаю понимать Алинку, которая всегда очень красноречиво морщится, когда вспоминает молодость и «первую любовь». Да. Теперь мне тоже стыдно...

— Хорошо, давайте начнем, только свет сейчас проверим…

И все-таки желание заработать на фанбазе Змея у Назарова перевешивает. Боже, благослови всех богов людской жадности, от души. Меня это очень радует.

Нет, все, дождусь Эрика с эфира, и ноги-ноги отсюда, к чертовой матери…

Пока наводятся последние штрихи перед эфиром, ставится свет, меняются кастрюли — чем-то Назарову не понравились те, что были — я нахожу Людмилу, которая с каким-то особенно осатанелым раздражением в туалете красит губы, и припираю её к стенке.

— Где мой расчет?