Соседи

Летом в выходной он наотрез отказывался отправиться купаться или поехать в лес, почти весь день проводил вместе с Реной. И уверял, что не хочется куда-нибудь ехать, а Рена делала вид, что верит ему.

Порой Ирина Петровна пыталась увещевать его:

«Так нехорошо жить...»

«Чем нехорошо?» — спрашивал Сева.

«Ты же молодой человек, а живешь, как монах...»

«Монахи не ездят на колесах, а я только и делаю, что катаюсь, — отвечал Сева и смеялся почти искренне: — Мамочка, не беспокойся, уж как-нибудь доберу свое...»

В конце концов Ирина Петровна тоже начинала смеяться, разговор на том и кончался.

— У тебя лицо красное, как помидор, — сказала Рена.

Сева потер ладонью щеки, сперва одну, потом другую.

— Я же тебе говорю, мороз жуткий...

— Мороз — это хорошо для здоровья, — сказала Рена, — во всяком случае, лучше, чем слякоть и сырость.

— Все плохо, — сказал Сева.

— Начинаются никольские морозы, — задумчиво произнесла Рена.

— Терпеть не могу морозы, — сказал Сева.

«Врешь, — мысленно ответила Рена, — это ты нарочно для меня говоришь, а я знаю, что любишь».

Вслух она спросила:

— Где твои лыжи?

Сева пренебрежительно пожал плечами:

— Не знаю.

— Почему? — спросила Рена. —Ты же любил ходить на лыжах.

— Мало ли что я любил, а вот теперь остыл начисто...

«Врешь, — подумала Рена, — не может этого быть! Это ты из-за меня так говоришь, чтобы я не страдала, чтобы мне не было больно, потому что уж кому-кому, а мне лыжи следует забыть напрочь и навсегда».

— Помнишь, — спросила, — как это у Жуковского? — Громким, четким голосом отчеканила:

Раз в крещенский вечерок Девушки гадали. За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали,

— Разве это не Пушкин? — спросил Сева, тут же засмеялся: — Ну, прости, прости мое невежество!

— Прощаю, — сказала Рена, — у тебя зато есть много других, очень даже приятных качеств.

— У меня плохая память, — признался Сева. — Я что-нибудь прочитаю и тут же забуду, как не читал вовсе. У тебя ведь так не бывает, верно?

«Ну и что с того? — хотелось ответить Рене. — Я бы поменялась с тобой сию же минуту, черт с ней, с моей хваленой памятью, пусть я ничего не помню, пусть буду забывать все, что бы ни прочитала, лишь бы ходить, бегать, прыгать, вот так, как все остальные люди...»

— У меня, конечно, так не бывает, — сказала она. — Я так много помню, что, честное слово, сама удивляюсь, как это все помещается в одной моей голове!

Тряхнула головой, темно-русые волосы падали на худенькие плечи.

«Лучше бы ты ничегошеньки не помнила, а была бы здоровой — и сильной, — подумал Сева, — чтобы никогда дома не сидела, бегала бы на свидания, красила глаза синей краской, канючила у меня на модные сапоги и колготки до самого горла, и меняла бы хахалей одного за другим, ах как было бы хорошо...»

— Приятно у нас дома, — сказал он, — ты не находишь? Тепло, уютно. Верно?

— Ничего, — ответила Рена.

— Есть хочешь?

— Я уже поела, — ответила Рена, — мне мама оставила котлету с рисом, потом Мария Артемьевна принесла кисель, ужасно вкусный. Я целых два блюдечка проглотила.

— Тогда, может быть, выпьешь чаю?

— Пожалуй.

— И я с тобой, — сказал Сева, — с мороза хорошо горячий чай.

Он вышел в кухню поставить чайник.

«Я мешаю ему, — думала Рена, — если бы не я, он бы давно устроил свою жизнь и у него была бы семья, были бы дети. Ведь я знаю, он ужасно любит детей. Надо только видеть, как он глядит на них».

Это было весной. К Ирине Петровне пришла дама с мальчиком. Дама была жеманной — крашеные, ярко-золотистые волосы, лицо покрыто смуглым тоном, густой слой помады на губах.

«Ну и ну, — подумала Рена, — надо же так наштукатуриться!»

Зато мальчик был прелестный. Лет ему было, должно быть, около шести, как определила Рена. Позднее она узнала, что ему без малого восемь.

— Я к вам, милая Ирина Петровна, — заверещала дама. — Умоляю, не откажите мне...

Просьба оказалась не очень сложной: Ирина Петровна ходила помогать по хозяйству к приятельнице этой дамы, а дама решила всеми правдами и неправдами переманить Ирину Петровну к себе.

— Моя подруга бездетна, — уверяла она, — и вообще, ей день-деньской делать нечего, а у меня, как видите, сын!

В конце концов, несмотря на все мольбы и уговоры, у нее так ничего и не получилось: Ирина Петровна наотрез отказалась перейти к ней. И она ушла, разозленная, едва кивнув на прощанье.

Но как Сева смотрел на мальчика! Рена не сводила глаз с брата, а он ничего и никого не замечал, кроме этого маленького толстяка.

Рена после не выдержала, сказала:

— Этот мальчишка, как видно, очень тебе понравился...

— Кто? Какой мальчишка? — неискренне удивился Сева, потом стал яростно отнекиваться. — Да ты что, Рена! Я вообще-то таких толстых не перевариваю. Мы их в школе жиртрестами звали...

Но Рену он все равно не сумел обмануть. Она-то все поняла, все, все...

«Если бы не я, он бы женился, наверняка бы женился, кругом столько девушек, одна другой лучше. Взять хотя бы Лелю, до чего хороша...»