Соседи (СИ)

Вспомнилось, как не упускал возможности лишний раз над ней подшутить, когда она в начальных классах возомнила себя очень взрослой и стала ходить мимо его компании с высоко вздернутым носом.

Как помогал справиться с то и дело развязывающимися атласными лентами, затягивая их намертво – так, что мама ломала потом ногти, пытаясь развязать узлы.

Вспомнилась лавочка. Как, успокаивая её, говорил что-то, не помнит. Мороженое даже купил. В тот день папа их бросил. Она тогда убежала из дома и ревела в три ручья два часа. Час – в его присутствии, полчаса – ему в плечо.

Как каждый раз лишь снисходительно усмехался, никак не реагируя на её нелепые потуги огрызаться, но один раз при Юльке приложил словом так, что с тех пор огрызаться она, кажется, в принципе разучилась.

Как где-то в ее одиннадцать – его семнадцать – он пропал с радаров. Конечно! Взрослая жизнь закрутила, учеба, тусовки, девчонки. Служба в армии. А потом Черновы разбились и понеслась… В него словно бес вселился. Сколько мать из-за его поведения успокоительно в себя опрокинула – по первой, пока, наконец, не смирилась, – страшно вспоминать.

И почему же она тогда удивилась так, когда он по просьбе бабульки из соседнего подъезда в аптеку побежал? Потому что забыла – всё. Потому что отвыкла от человека за долгие годы его неприсутствия в своей жизни и забыла. Ведь совсем ребенком не придаешь значение такой ерунде, воспринимая заботу окружающих как нечто само собой разумеющееся. А после сформировала новое представление по свежим следам.

Ведь когда-то всё и впрямь было иначе, Уле вдруг вспомнилось. И рот закрылся. Сам.

— Высокие отношения, — оценив их молчаливую перепалку, хохотнул Вадим и плюхнулся на диван.

Егор смерил его взглядом температуры арктических льдов. А после и по ней вновь вскользь прошёлся – просто, ни за что. Уля шкурой чуяла: что-то не так. Всё не так. Стрижов в ответ лишь вздохнул печально. Приподнял брови, поджал губы, напустил на физиономию выражение потрагичнее – в общем, показал, что сильно расстроился.

— Что-то ты не в духе сегодня, Рыжий. Мы можем в другой раз зайти, ты скажи.

«“Всем рад”, говоришь?»

— Забей, — покачал головой Чернов. — Проблемы в коллективе, на людей срываюсь. Чай будете?

«Врёшь!»

Впрочем, Вадима ответ Егора вполне устроил: ему, видимо, в чужие головы лазить было совсем не интересно – даже не спросил, что за проблемы. Заметно расслабившись, Стрижов растекся по дивану, от чая отказался, достал из кармана телефон, попросил у окружающих минуточку и начал сосредоточенно наяривать что-то по клавиатуре.

Улина же уверенность в том, что Егор врет – и врет на голубом глазу – крепла с каждой миллисекундой. Может, у него и впрямь проблемы в каком-то там коллективе, но срывается-то он сейчас прицельно, с полным пониманием того, на кого и почему. Хоть и не высказывает своих претензий вслух. Егор всегда умел громко сообщить о своем мнении или состоянии, не разомкнув рта. Другое дело, нужно ему это было или нет, хотел он этого или нет. Много-много лет – точно нет, по крайней мере, она не видела на его лице ничего, кроме беспечности. Конечно, ей-то зачем лишнее знать? Она же «малая», а он же взрослый, так было и так будет.

Взрослый. Пусть он никогда за ее счет не самоутверждался, никогда не тыкал в эту разницу в возрасте между ними, но… Так бывает с детьми. Они смотрят на старших, как на взрослых, пусть те старше всего на год, два, три. А целых шесть лет – это же бездонная пропасть, ну! Егор всегда казался ей очень взрослым. Что в его десять, что в пятнадцать, что в двадцать – всегда. Даже сейчас. И если в детстве Уля не задумывалась о причинах, по которым ей доставалось столько внимания со стороны соседского мальчика, принимая их общение как должное, как искреннюю дружбу, то после того, как он окончательно растворился в собственных заботах, потихоньку начала. И чем старше становилась, чем внимательнее наблюдала за его жизнью, тем крепче становилась её убежденность, что в интересы «взрослых» возиться с такими шмакодявками, как она, входить ну никак не может, а уж делиться наболевшим – тем более. Да. Тогда-то она и почувствовала себя той самой «малой». Может, её в том числе это так в нём бесило и бесит? Ощущение, что он никогда не воспринимал ее всерьёз. Не воспринимает.

И не воспримет.

Окончательно расстроилась, глаза обожгло горячей водой обиды. Только этого не хватало… Не хватало еще свидетелей её уязвимости. Не хватало ей еще, чтобы кое-кто причинно-следственные связи установил. Не хватало еще статус «малой» зацементировать на веки вечные, выдав бесконтрольный фонтан слез. Нужно отвлечься. Как? На что? На что-нибудь, а об этом, по совету О’Хары, «подумать завтра». Вот, например, можно рассмотреть повнимательнее, как он тут вообще живет, «взрослый» этот.

Взгляд, отцепившись наконец от лица хозяина квартиры, растерянно побежал по комнате, то и дело останавливаясь то тут, то там. Первое, что бросилось в глаза – обтянутый искусственной кожей массажный стол у стены напротив дивана. Стола в большой комнате она не помнила. Интересно.