Соседи (СИ)

— Ни фига, — покачала головой Ульяна. Проще всего назначить виноватого, а самой остаться в белом пальто. Смотреть на себя под другим углом оказалось неприятно и больно. Как Том и сказал: страшно, выбравшись из кокона, сотканного из устоявшихся убеждений, обнаружить: а король-то голый. — Теперь мне кажется, началось все задолго до того, как мама включила эту свою волынку про «Горе луковое. В кого он превратился?». В подростковом возрасте еще, злость какая-то поднялась, про меня ведь забыли. А когда лютый треш пошел, я же даже чуть ли не обрадовалась, потому что его поведение стало прекрасным оправданием моему отношению. Я себя тогда почувствовала выше, мы как будто поменялись местами: я стала взрослой, а он – ребенком. Смотрела на его беспечную физиономию и думала о том, что я такой никогда не буду. Никогда! Что бы мне жизнь ни уготовила. И мама еще со своими причитаниями добавляла. А сейчас я себя больше не понимаю, перестала понимать. Где мое, где чужое, где главное, где второстепенное, где корень, где гниль, что еще живо, а что мертво, какие эмоции справедливы, а какие нет. Ни-че-го. Полный раздрай внутри.

Юлька как-то приуныла. Кажется, Ульяна за всю свою жизнь не вываливала на неё столько, сколько вывалила на минувшие сорок минут. Грузанула по полной программе, а не сказанного еще столько осталось. Ничего – о Вадиме, о прогулке этой, ничего о том, как Чернов живет, а ведь ей интересно, по лицу видно. Всё, что связано с Егором, всегда было и будет ей интересно, пусть и не пытается она ничего с ним ловить.

— И что… Будешь теперь общаться? — осторожно уточнила Юля.

— Не буду. Не могу сказать, что нам вчера обрадовались, — это правда: не обрадовались. — И… Столько ведь времени прошло. Каждый давно живет своей жизнью. Как ты себе это представляешь? «Привет! Я тут решила вновь с тобой дружить!»?

— Ну… Через Вадима, например, — повела плечами подруга. — Как вариант…

«Нет, не вариант»

— Предлагаешь мне общаться с человеком лишь для того, чтобы поближе подобраться? Это низко, — еще как! — Да и нет у меня все равно такого уж острого желания. Так что буду дальше тихонечко копаться в себе.

— Не только для того! — воскликнула Юлька. Она явно собиралась продолжить мысль, но тут лежащий на столе смартфон засветился входящим сообщением. Бросив на экран мимолетный взгляд, Уля застыла истуканом.

— Вадим… — растерянно пробормотала она.

Юлька оживилась, усмехнулась. Расслабленно откинувшись на спинку стула, кивнула в сторону телефона: отвечай давай, мол. Что Вадиму уже могло успеть от неё понадобиться? Вчера, что ли, не наболтался?

16:20 От кого: Вадим: «Привет! Я тут мимо проезжал и подумал, что хочу тебя увидеть! Как насчет вместе поужинать?»

— Уж не знаю, что он там тебе предлагает, но соглашайся! — читая ярко проявившееся на Улином лице сомнение, закивала Юлька. — Ты же матери сказала, что будешь общаться, с кем хочешь. Вот – очень удачный момент, подтвердишь намерение, так сказать. И развеешься заодно.

— Да? — Уля все еще не могла понять, хочет ли она сама сегодня с ним видеться или нет. Воде да, а вроде и… И не очень.

— Да. И чтобы дома не раньше десяти вечера – для пущего эффекта. А соскочить всегда успеешь, не ссы!

***

Егор любил насыщенный дождевой влагой воздух – прозрачный, пряный, сырой, землистый, с примесью паров нагретого солнцем асфальта. Петрикор он называется – запах этот, в интернет-энциклопедии вычитал. А еще там же вычитал, что человек унаследовал любовь к петрикору от предков: дождливая погода была важна для выживания, вот они и прониклись так, что десятки и десятки будущих поколений теперь, не в состоянии ничего поделать с этой генетической любовью, настежь открывают форточки и балконы и жадно втягивают ноздрями восхитительный насыщенный аромат.

Любил и морось, и ливень, и плотный туман, то есть туман такой водности, когда микроскопические капельки воды ощущаются кожей. Любил в дождливые дни выходить на перекур на общий балкон, потому что его собственный закрывает огромная крона каштановых листьев, подставлять воде лицо и чувствовать, как встает время. Смотреть на двор, на лужи, на суету разноцветных зонтиков, на очищенную от пыли блестящую листву и низкое тяжёлое серое небо. Думать. Это уже ритуал.