Сошедшие с небес

Скачок наверх. Фигура удаляется от камеры. В следующем кадре, снятом с противоположного конца магазина, фигура, наоборот, плавно плывет в кадр, но задергалась и затряслась, прежде чем ее можно было узнать. Зона погрузки со своим неизбежным двором. Снова Грилиш, жестом показывает Мальпасу, что их партнерству конец. Передает ему полтинник. Головы обоих поворачиваются на звук сверху. Когда камера возвращается к прилавку, Мальпаса там уже нет, а Грилиш продолжает смотреть в потолок.

Камера верхнего этажа показывает спускающуюся фигуру. Как только в поле ее видения вплывает голова, Мальпас, не задумываясь о том, что будет с кассетой, нажимает на паузу. Изображение прыгает, вопреки режиму, выбранному Мальпасом. Лицо, или что-то вроде. На месте глаз широкие черные провалы: темные очки, наверное, но Мальпас уже ни в чем не уверен. Губы слишком тонкие, рот искажен движением, так что разобрать сложно. Пока он смотрит, глаза расплываются по лицу, как чернильное пятно по промокательной бумаге.

Он отпускает паузу, и фигура выскальзывает из вида. Когда камера возвращается к прилавку, Грилиш уже сидит на своем стуле прямо, словно аршин проглотил, на его лице панический ужас и… что-то вроде восторга. Его глаза закрыты, но пальцы с зажатой в них ручкой продолжают двигаться.

На экране возникает тень. Огромная, конической формы, точно ее владелец накинул себе на голову плащ, как делают дети, играя в вампиров где-нибудь на детской площадке. Экран заливает свет, такой яркий, что Мальпас зажмуривается. Запись кончилась.

«В этой старой книжной лавке полно слов, которые лучше бы никогда не вытаскивать на свет божий».

Лучше бы? Или он сказал «надо бы»? Может быть, и так, тогда навык Мальпаса читать по губам нуждается в тренировке. Хотя какая, по правде говоря, разница?

Однако он подумал, что разница все же есть. Он был убежден, что Грилиш дал ему подсказку. Но если в магазине и в правду есть для него сообщение, то могут пройти века, прежде чем он найдет его, даже зная, что надо искать. Пленка продолжала крутиться, показывая пустые комнаты. Постепенно парок над чашкой Грилиша исчез.

Мальпас сел на стул и склонился над Грилишевым гроссбухом. Нет, конечно, думал он. Но все-таки открыл тяжелую верхнюю обложку. В книге оказались не цифры. Не стройные колонки дебета и кредита. Мелким-мелким почерком Грилиша — три строки своего текста он ухитрялся вписать в одну линованную строчку — был написан дневник, охватывавший все время его жизни начиная с детства.

Мальпас сгреб с прилавка огромную книгу и, сгибаясь под ее тяжестью, заспешил к двери и на улицу. Там он поймал такси, чтобы ехать домой, и всего раз за дорогу чертыхнулся из-за экстравагантности своего поступка. Его собственные счета подождут, лишь бы в книге нашлось что-нибудь такое, что поможет спасти его бедного друга.

По пути домой он то и дело поглядывал в заднее окно, нет ли кого на «хвосте» у нанятого им такси, но движение было незатрудненным, и очевидной слежки не было. Водитель, слава богу, не пытался вовлечь его в беседу. Длинными ногтями гитариста он отбивал на руле ритм какой-то песни, невнятной ушам Мальпаса.

Он расплатился с водителем и, не дожидаясь жалкой сдачи, заспешил через входную дверь к лифту. Рядом с ним сидели на корточках двое парнишек лет десяти, и, выдувая ртами огромные пузыри жвачки, пытались развести костер из страниц порножурнала. На Мальпаса они не обратили внимания. Он к этому привык, и даже был благодарен. Он не взаимодействовал ни с кем из соседей, равно как и они с ним. Так оно и лучше, безопаснее, думал он теперь, поднимаясь.

«Для кого безопаснее»? Голос, хриплый, сорванный позвучал в его ушах, когда он приближался к своей двери, вытряхивая нужный ключ из связки. «Для тебя… или для них»?

Он тихонько открыл замок и зажал связку ключей в кулаке так, чтобы их бородки торчали вперед меж пальцев.

— Выходи! — заорал он, но его голос прозвучал совсем не так устрашающе, как ему хотелось.

Он шагнул в квартиру, зная, чувствуя, что она пуста. Все было на своих местах. Закрыв дверь, он потер лоб, словно хотел таким образом доказать себе, что слышанный им голос прозвучал у него в голове. Он положил гроссбух на диван и налил себе виски с содовой. На обратном пути он захватил с рабочего стола увеличительное стекло, замешкавшись лишь на секунду, когда ему показалось, что вороний глаз едва заметно пошевелился, следя за ним.

Чушь. Но он все же набросил на ворону платок, чтобы прикрыть ее.

Он сел и открыл последнюю запись в журнале. Число вчерашнее. Что-то отвлекло Грилиша, он не закончил последнее предложение последнего абзаца. Почерк был уже не ровным, а размашистым, корявым: