Сошествие во Ад

— Право, нет никакого повода для беспокойства. Наблюдательность — это одно, а страх — уже совсем другое. Если вы боитесь, значит, впускаете это другое в свою жизнь. Но чем бы оно ни было, ваша жизнь важнее.

— Вы говорите так, будто жизнь так уж хороша, — сказала она.

— Хороша она или плоха — этого не узнаешь, пересчитывая несчастья по пальцам. Эта проблема совсем другого сорта. Не будем ходить вокруг да около. Вы скажете мне, что вас беспокоит?

— Я… Нет, это звучит слишком глупо, — попыталась увильнуть от ответа Паулина.

Стенхоуп замолчал, и в тишине до них донесся голос миссис Парри, втолковывающей свое видение роли Герцога Хью Прескотту. Размеренные слоги по отдельности, как шары, падали к их ногам, и Стенхоуп слабо махнул рукой.

— Ну, — сказал он, — вряд ли ваше признание прозвучит глупее этого. Бог милостив. Если бы меня здесь не было, они бы устроили «Бурю». Скажем, «И жители его… всё, всё растает… рассеется бесследно… как туман».[19]

Да, Бог определенно милостив. Так вы мне скажете?

— С некоторых пор, — неожиданно решилась Паулина, — я начала встречать на улице саму себя. — Она резко повернулась к нему. — Вот! Теперь вы знаете. И что скажете?

Он спокойно встретил ее горящий взгляд.

— Вы имеете в виду именно то, что сказали?

Паулина кивнула.

— Ну, это не новость. Гёте однажды встретил самого себя — по дороге на Веймар, кажется. Но у него это не перешло в привычку. Как давно это началось?

— Да всю жизнь! — ответила она. — С перерывами… долгими перерывами, насколько я помню. Иногда месяцы и годы ничего не происходило, только сейчас стало случаться все чаще. Бред какой-то… этому никто не верит, но это так.

— Это ваше точное подобие? — спросил он.

— Это я, — кивнула она. — Оно появляется издалека и приближается ко мне, и мне страшно… страшно, что однажды оно подойдет совсем близко. До сих пор этого не случалось: оно либо сворачивало, либо исчезало. Но так не может продолжаться все время, когда-нибудь оно подойдет прямо ко мне — и тогда я сойду с ума или умру.

— Почему? — быстро спросил он.

И она тут же ответила:

— Потому что боюсь. Ужасно боюсь.

— Но я не совсем понимаю, — сказал он. — У вас есть друзья, вы не пытались поделиться своим страхом с кем-нибудь из них?

— Поделиться своим страхом? — Паулина словно застыла в кресле, вцепившись пальцами в плетеное сидение так, словно хотела придушить собственное бешено стучащее сердце. — Как я могу поделиться с кем-то своим страхом? Разве кто-то другой сможет увидеть его, встретиться с ним?

Свободно откинувшись назад, будто они говорили о каких-то обыденных вещах, Стенхоуп мягко заметил:

— Вы путаете две вещи. Задумайтесь чуть-чуть и вы поймете. Встретить его — это одно, и давайте оставим это до тех пор, пока вы не избавитесь от другого. Мы сейчас говорим о страхе. Неужели никто не смог освободить вас от него? Неужели вы никогда никого не просили об этом?

— Наверное, вы не поняли… — вздохнула Паулина. — Как это глупо с моей стороны… Давайте оставим эту тему. Посмотрите, сколько сил вкладывает миссис Парри в постановку…

— Море, — ответил он. — И Бог ее вознаградит. Но по заслугам. Скажите, понимаете ли вы, о чем я говорю? А если нет, может, вы разрешите мне сделать это для вас?

На лице Паулины застыло такое выражение, словно она исполняла неприятную обязанность, словно была что-то должна Стенхоупу и теперь намеревалась вернуть долг. Она вежливо переспросила:

— Вы собираетесь сделать это для меня?

— Это можно сделать, вы знаете, — продолжал он. — И делается это на удивление просто. Если вам больше некого попросить, почему бы не воспользоваться мной? Я здесь, в вашем распоряжении, и мы можем легко это уладить. Тогда вы, по крайней мере, избавитесь от своего страха, а что до встречи — если вы перестанете бояться, это будет совсем другая встреча.

— Но как я могу не бояться? — беспомощно спросила она. — Глупость какая….

— Не большая, чем вся эта ваша история, — ответил он. — А поскольку она не глупость, то и это не глупость. Мы все знаем, что такое страх и беспокойство. Ну да ладно… когда вы уйдете отсюда, подумайте про себя, что я взял на себя ваши страхи. Вы бы тоже сделали это для меня, если бы мне это было нужно, да и для любого другого. Ну и я возьму это на себя. Я стану думать о том, что приходит к вам, и представлять его, и знать, и бояться. А вам тогда бояться станет нечего.

Она растерянно взглянула на него. Похоже, он верил в то, что говорил. В конце концов, это же Питер Стенхоуп! Великий поэт. Лгут ли великие поэты? Нет. Но они могут ошибаться. Да, но она тоже может. Совершенно потерявшись в своих сомнениях, она протянула:

— Но я не понимаю. Это же не ваше… вы этого не видели. Как вы можете…