Сослагательное наклонение

Николай Евстафьев насторожился. Он поймал себя на мысли, что ещё ни разу не позволял себе ничего подобного. Однако последнее время он испытывал некоторые нервные перегрузки. Эта бесконечная суета вокруг юбилея, эти бесконечные гонки за вчерашним днём, это столь ненавистное ему желание многих людей заработать очки на чужих трудностях, это предложение его друга Александра Голубева и прочее, прочее, прочее. Он всегда находил свою работу довольно нервной, и со временем это ощущение только увеличивалось. Но могло ли это обстоятельство служить оправданием? И мог ли он в принципе себе это позволить? Тем более что он считал себя достойным ленинцем и верным слугой Партии. Партии, свою верность которой он всегда с большим усердием доказывал. Партии, с которой у него так много связано и без которой уже сложно представить его жизнь. Но в то же время Николай Петрович стал всё больше замечать, что в то время как он, верно, служит высоким коммунистическим идеалам, многие представители партийной элиты ведут себя недостойно, а те партийные «шишки», с которыми по долгу службы вынужден взаимодействовать, иной раз ведут себя просто контрпродуктивно и недальновидно, проявляют деловую и политическую близорукость, что люди, которые критикуют и требуют от него, будучи неспециалистами в тех или иных вопросах, дают ему советы и поручения, которые ему, специалисту в своём деле, казались непрофессиональными. Является ли постоянное следование партийным инструкциям истинным служением партии? Вот какие мысли охватили его в тот момент. Но в то же время вправе ли он осуждать и подвергать сомнению их, достиг ли он такого уровня политической и моральной прозорливости?

Тем не менее, Евстафьев впервые вступил в серьёзный спор с партийным руководством. Ему было до глубины души обидно, что в то время как он отдаёт столько сил для реализации поставленных задач и, главное, есть признанные успехи, его назвали отстающим и предъявляют необоснованные требования. «Какой прок беззаветно отдаваться делу, если, в конечном счете, за всем стоят такие корыстные, недалёкие люди», – подумал он в тот момент.

– Я прошу прощения, товарищ секретарь, что, быть может, был излишне груб, – осторожно начал Н. П. Евстафьев, – но я нахожу крайне несправедливыми ваши слова в мой адрес.

– Я всего лишь констатирую факты: в настоящее время вы единственные, кто не пожелал связать себя дополнительными обязательствами, – ответил секретарь.

– Да о чём вы говорите, кто как не я обеспечил новый приток сил фабрики? И сегодня это не отстающее, как вы его хотите назвать, а самое что ни на есть передовое предприятие, что в полной мере отвечает заветам нашей партии.

Евстафьев почувствовал, что снова стал заводиться. Ему даже захотелось встать и уйти, чтобы не продолжать больше этот неприятный для него разговор. Однако этот уход был бы расценен как еще большая дерзость. Он попытался успокоиться, но секретарь как будто нарочно провоцировал его.

– Так я вам скажу, кто как не вы. Вы ничего не стоите без партии. Именно партия привела вас к тем успехам, которые вы почему-то так высокомерно приписываете только себе. Я был о вас лучшего мнения, очевидно, я и остальные товарищи сильно ошибались в вас, – заявил секретарь.

– Ошибались? Мне дико слышать от вас такое! – возмущённо воскликнул Евстафьев, – в чём именно вы ошибались? В том, что фабрика под моим руководством стала развиваться с ещё большими темпами? В том, что сейчас это передовое предприятие?

– Вот вы опять всё приписываете себе, а между тем есть ещё и мы, – продолжал упрекать его секретарь.

– У победы множество отцов, поражение всегда сирота! – заявил Николай Петрович, – только не думаю я, что вы такой уж великий специалист в производстве, экономическом планировании и деловом чутье, каким хотите казаться.

Николай Евстафьев заметил, что и секретарь начинает раздражаться. Стало понятно, что этот разговор всеми правдами и неправдами необходимо заканчивать. Ещё какое-то время они продолжали беседовать, Николаю Петровичу было важно как-то сгладить углы и не позволять разбушеваться эмоциям. В конце концов тон разговора стал смягчаться, и Евстафьев поторопился уйти.

Однако этот разговор оставил у Евстафьева тяжелый осадок. До этого случая подобных прецедентов у него не было. Конечно, не всегда он соглашался с представителями партийного руководства, были и некоторые споры, но такого откровенного столкновения не было ни разу. Он был всегда на хорошем счету, даже можно сказать, он был в фаворе. Он это чувствовал и старался, как говорят, держать нос по ветру.