Покинув бокс, Борька спустился вниз и увидел у ворот госпиталя знакомую машину, принадлежавшую полицейскому управлению Тель-Авива: родственник, как и обещал, заехал за Устиновичем-младшим. За рулем сидел Семен, рядом с ним виднелась лысая голова, в которой Джуниор узнал полицейского Рода Лебовского. Род перебрался на землю обетованную из-под Одессы, дотягивал последние дни до пенсии и потому осторожничал, опасаясь ввязаться в происшествие, способное усложнить ему жизнь. Зная умение Семена избегать подобных ситуаций, Лебовский напросился к нему в напарники и теперь ждал, когда из госпиталя выйдет Борька и все они отправятся ужинать в ресторан «Монро», как бывало уже не раз. Борис уселся на заднее сиденье авто и уныло проговорил:
– Дед Агаты – редкая сволочь.
– Говорил с ее матерью? – заинтересовался Семен.
– Нет, Вера спит, загляну к ней завтра. Зато я виделся с бывшим коллегой ее отца.
– Тем самым ученым, которого мы разыскивали в редакции журнала? Он что, тоже лежит в этой больнице?
– Представь себе, да. Ослеп после аварии на восемьдесят пятом шоссе.
– Это страшное место, – поддакнул Род Лебовский. – После одной такой катастрофы именно на этом шоссе я остался без своего лучшего друга и напарника.
– Ты имеешь в виду Бенджамина? – уточнил Семен.
– Его, – качнул лысой головой Род.
– Ваш друг погиб? – сделал скорбное лицо Борис.
– Пропал для общества, – загадочно ответил Лебовский.
– Не понял?
– Когда я пришел в патрульную службу, я услышал легенду о полицейском-монахе, – обернувшись к кудрявому другу, пояснил Семен. – Вроде бы после одной аварии полицейский по имени Бенджамин уверовал в Господа и подался в отшельники. Теперь он живет в монастыре Двенадцати Апостолов, ведет жизнь святого подвижника, и многие наши из управления ездят к нему за советом, когда не знают, как поступить.
– Да, Бенджамин зрит в корень проблемы, – согласился Лебовский. – У него как будто открылось второе зрение после той аварии. Я вот все время думаю, а что было бы, если бы не Бен, а я тогда остался на месте катастрофы? Наше дежурство закончилось, мимо проезжали ребята из управления, и кто-то один мог вернуться вместе с ними. Я предлагал Бену вернуться, но он уперся: ты, говорит, поезжай, а я останусь.
– Кто-то выжил в той аварии? – подался вперед Борис.
– Понятия не имею. Когда мы приехали, «Скорая» уже уезжала, пустая или нет – не знаю. В кювете лежала на крыше покореженная машина, и когда мы решили к ней подойти, тачка так рванула, что небу стало жарко. От автомобиля ничего не осталось, лишь горящий остов. Его-то Бен и остался караулить, чтобы затем погрузить на эвакуатор. В тот день Бен так и не вернулся. Патрульную машину утром нашли пустой, внутри ничего не тронули, но Бенджамина в ней не было. Водитель с эвакуатора рассказывал, что Бен себя очень странно вел, как будто хотел, чтобы он забрал груду изуродованного металла и как можно скорее уехал. Эвакуаторщик так и сделал, а Бен остался на берегу озера в полицейской машине, которую на следующий день нашли пустой. Бена объявили в розыск, его фото показали по всем новостным каналам, печатали в газетах, и вскоре откликнулся настоятель монастыря Двенадцати Апостолов, который стоит неподалеку от Тверии. Настоятель сказал, что Бен находится у них в монастыре и готовится принять постриг. Теперь он стал братом Павлом – его постригли в монахи в день святого Павла, и святее человека я не знаю. Но друга я потерял.
– Ладно, пора ехать, – спохватился Семен. – Сейчас мы едем ужинать, только на минутку заглянем к нотариусу – состоится оглашение завещания, а пока мы торчим в нотариальной конторе, Лебовский нас прикроет. Да, старина?
Опасавшийся неприятностей Род уныло кивнул головой, но спорить не стал – очень уж в «Монро» вкусно кормили. Устроившись на заднем сиденье, Борька достал смартфон и набрал мой номер, чтобы рассказать, как прошел сегодняшний день.
Стоя в сгущающихся сумерках рядом с конторой, я внимательно слушала разглагольствования кудрявого друга по поводу полицейских-монахов и прочей израильской экзотики и думала, что вот прямо сейчас возьму и поеду к бабушке. Приеду, прижмусь к ее мягкому родному боку и буду вдыхать потрясающие запахи ванили и сдобы, которыми бабуля насквозь пропахла от непрерывного выпекания всяких вкусностей. И мне совершенно плевать, в научных ли целях она отдала моему воспитанию всю свою жизнь, я знаю только одно: я видела от нее лишь любовь и заботу. Возможно, дед за ее спиной и мутил какие-то темные делишки, но бабушка – я в этом уверена – ни сном ни духом не ведала, что творится у нее в доме.
– Боря, спасибо тебе большое, ты меня очень выручил, – проговорила я, как только Устинович-младший замолчал, чтобы перевести дух. – В общем и целом я все поняла.
– Так ты приедешь? – скорее констатировал факт, чем спросил, Борис.
– Зачем?
– Повидаться с мамой и все такое…
– Не знаю, не знаю, – с сомнением в голосе проговорила я. – Не будет ли это предательством по отношению к бабушке?
– С чего бы это? – растерялся кудрявый друг.