Состояние аффекта

Дом детского творчества я нашла без особых проблем. Имелись и строители. Стена трехэтажного здания серела ободранной штукатуркой, но мастера отчего-то не торопились привести ее в надлежащий вид. Сидя на длинной, грубо сколоченной скамье в тени акаций, они тянули пиво прямо из бутылок и азартно резались в домино. Приблизившись к работягам, я сдержанно поздоровалась и спросила у самого трезвого из них:

– Не подскажете, где я могу найти Панкратова?

Шумно затянувшись сигаретой, он выпустил струю дыма в мою сторону и сосредоточенно глядя на сложившуюся доминошную комбинацию, сипло выдохнул:

– На кладбище.

– Не смешно, – откликнулась я, подозревая, что надо мной насмехаются.

– А я и не шучу, – безразлично отозвался строитель. – Михалыча позавчера сбила машина, а сегодня его хоронят. Сейчас как раз все вернутся с кладбища и будут поминать в буфете. Родные там стол накрывают. Мы вот тоже сидим, ждем, не расходимся. Помянуть – святое дело.

Необъяснимое осязание зла, которое витает над головами всех причастных к этой истории, закралось мне в душу. В первый раз ощущение неслучайности происходящего посетило меня еще в управе, когда я узнала о том, что детский дом сгорел. Но я отогнала от себя нехорошие мысли, рассудив, что в жизни случаются разные невзгоды. Теперь же я точно знала, что все происшедшее – не случайно. Это чья-то злая воля манипулирует людьми и обстоятельствами, подгоняя их под свой сценарий. Я прошла в направлении, указанном мне широкой ладонью строителя, миновала распахнутую настежь дверь центрального входа и в конце коридора увидела за стеклянными дверями буфета длинный стол, заставленный тарелками и мисочками с салатом. Сервировкой занималась пожилая женщина с усталым лицом, помогала ей молоденькая девушка в длинном сарафане. Головы женщин покрывали черные платки, что указывало на глубокий траур. Посреди стола стояла фотография пожилого мужчины с печальными глазами и славной ямочкой на подбородке. Черная лента наискосок пересекала угол фото, и, разглядывая доброе лицо покойного, я только теперь сообразила, что не знаю его имени и отчества. Бегом вернувшись к строителям, я тронула за плечо своего давешнего собеседника и торопливо зашептала:

– Как его зовут?

– Кого? – опешил строитель. Должно быть, он уже забыл не только о нашем разговоре, но и моем существовании, и теперь с недоумением рассматривал меня, точно видел в первый раз в жизни.

– Да Пакратова же, – шепотом выпалила я, опасаясь, что через открытые окна меня могут услышать в буфете.

– Михалыч, – с недоумением откликнулся он, как будто я спрашивала очевидную вещь.

– А полностью? – не отставала я.

– А я откуда знаю? – растерялся тот. – Михалыч и Михалыч…

– Панкратова звали Сергей Михайлович, – подал голос самый молодой из строителей, до этого молча куривший в стороне.

– Вот спасибо, – поблагодарила я парня и устремилась обратно к буфету.

Достигнув стеклянной двери, я снова застыла в нерешительности. У людей горе, а я возьму и вторгнусь на их скорбное мероприятие со своими праздными вопросами. Размышляя, как лучше поступить, я наблюдала за женщинами и по их энергично шевелящимся губам и хмурым лицам понимала, что они ругаются. Женщина постарше что-то раздраженно выговаривала той, что помоложе, а девушка всхлипывала и коротко огрызалась. Вдруг девушка в сердцах швырнула на стол вилки, которые до этого раскладывала рядом с тарелками, и пулей выскочила за дверь. Я еле успела отойти в сторону, иначе стеклянная створка непременно стукнула бы меня по лбу. Девушка пробежала мимо, даже не заметив, что кто-то прячется в углу. Выждав несколько секунд, я двинулась за ней.

Выйдя на улицу, родственница покойного Панкратова, утирая слезы, прошла мимо строителей и свернула за угол. Подождав немного, я отправилась следом, однако, оказавшись за углом, никого не увидела. Сначала я занервничала, потеряв ее из виду, но, обогнув раскидистую ель, заметила девушку в траурном платке на одной из лавочек тенистой липовой аллеи. Не подозревая, что за ней наблюдают, она достала из кармана мобильный и, сосредоточенно хмуря лоб, принялась просматривать журнал вызовов. Посчитав момент как нельзя более подходящим для разговора, я шагнула на дорожку, но, услышав фразу, произнесенную торопливо женским голосом: «Добрый день, следователя Никулина можно к телефону?» – замерла, боясь привлечь к себе ненужное внимание. И, что уж там скрывать, стала подслушивать телефонный разговор.

– Константин Иванович, это вас Лена Панкратова беспокоит. Я хотела узнать, есть какие-нибудь новости по папиному делу? Как нет никакого дела? Почему закрыли? Да что вы такое говорите! Как раз таки и есть состав преступления! Человека на пешеходном переходе сбил автомобиль с мигалкой. Что значит неустановленный факт? Свидетели видели, что скрывшаяся с места происшествия машина была со спецсигналом, или вам мало свидетельских показаний? Как так нет никаких свидетелей?

Лена помолчала, должно быть, выслушивая аргументы противоположной стороны, и горячо заговорила вновь: