Одним из важных культурных факторов отношения к коррупции является религия. «При помощи статистических методов ряду исследователей удалось установить связь между иерархичностью преобладающей в стране религии и уровнем коррупции. Анализ 33 стран, при котором контролировались прочие характеристики, показал, что страны с высокоиерархическими религиозными системами (католичество, православие, ислам) более подвержены коррупции, чем страны с менее иерархическими религиями (протестантизм)» (Нестик, 2002, с. 85). Эти результаты были подтверждены в последующих исследованиях на выборке из 114 государств (La Porta et al., 1997, p. 337; La Porta et al., 1999, p. 251–252).
Понятно, что данная проблематика «соприкасается» с более глобальными проблемами и формально выходит за рамки сферы анализа социальной психологии. Но с позиции макропсихологического подхода мы, как социальные психологи, обязаны ее также изучать, связывая социально-психологическую проблематику с социополитическими и культурными проблемами развития общества.
Проблема коррупции – это, конечно, одна из комплексных проблем развития нашего общества. Потому при анализе коррупции в нашей стране очень важно выявить тенденции развития современной цивилизации и предусмотреть вероятность их влияния на российскую действительность.
Современный мир, как утверждают многие аналитики, пребывает в состоянии «бифуркации». В частности, Л. Г. Ивашов отмечает, что «человечество находится в транзитном состоянии, не имея четкого видения своего будущего; не сформированы целевые установки развития, философия и смысл жизни, система духовно-нравственных ценностей» (Россия в XXI веке, 2012, с. 5). Это означает, по крайней мере, столкновение двух цивилизационных парадигм мироустройства – западной индивидуалистической цивилизации и коллективистских культур, к которым принадлежит Россия. Не будем рассматривать проблему китайского «геополитического синдрома» как цивилизацию скорого доминирования в мире. Конечно, эта проблематика уже обозначалась в ряде источников (Соснин, Нестик, 2008; и др.).
Наша цивилизация – коллективистическая. И попытки ее слома и «встраивания» в цивилизацию Запада – это для народа экзистенциальный конфликт, которому он как социокультурная общность, как «целое» в своей истории всегда сопротивлялся. Так было и в период монголо-татарского нашествия, и в период нашего социалистического существования (Соснин, 1997; Российский менталитет…, 1997; Воловикова, 2005).
Восприятие коррупции как негативного явления, как греха глубоко заложено в российском культурном архетипе. В реальной жизни меркантильные интересы могут превалировать над духовными, но главное в психологии нашего народа – это базовая ориентация (даже, как правило, не осознаваемая традиция) жить в соответствии с ценностями Православия, даже если человек считает себя не верующим. Он «социализирован» в традиционной культуре своего Отечества, он вырос в ней и ведет себя в соответствии с ее ценностями. Поэтому, если говорить о ценностях меркантильного устройства жизни Запада, которые в России последних трех десятилетий считаются главными ориентациями жизни и развития страны, в принципе, они с трудом могут «прижиться» на нашей культурной почве.
Но молодое поколение страны все более позитивно реагирует на изменение ценностных ориентаций в пользу материальных, а не духовных, о чем свидетельствуют исследования (Хащенко, 2012; и др.), и эти ориентации неизбежно приводят (не обязательно прямо) к большей терпимости к проблеме коррупции. Русский человек, приняв идею о том, что все в жизни основано только на материальных ценностях, теряет ориентиры своего поведения. Свобода начинает пониматься им как вседозволенность. Разрушается архетип традиционного поведения – подчинение иерархии власти – как доминирующий принцип бытия. Возникает недоверие.