Социальное общение и демократия. Ассоциации и гражданское общество в транснациональной перспективе, 1750-1914

Расширялся, хотя и в сравнительно скромном масштабе, социальный охват общественных объединений: узкий слой образованной и состоятельной буржуазии все более открывал сам себя. Появившийся в конце 1860-х годов роман «Война и мир» Льва Толстого напомнил об ушедшем мире русских масонских лож начала XIX века. Как и в Западной Европе, появились собственные общества популяризации науки – например, основанное в 1863 году Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии. Среди его задач, зафиксированных в уставе, была «демократизация знания»[132]. Правда, подавляющее большинство населения, особенно крестьяне, которые и без того были объединены в общины, не создавало общественных объединений

[133]. В то же время и в России очевидна общая тенденция социальной дифференциации общественности. В таком полиэтническом городе, как Одесса, Английский клуб существовал еще с 1831 года. Теперь же вслед за ним возникли немецкое общество «Гармония», Благородное собрание и еврейская «Беседа»: в этих клубах и обществах вращалась новая локальная городская элита – купцы, предприниматели и чиновники[134]

.

Особую роль играли купеческие клубы. Независимо от их неполитических целей они, как уже было неоднократно указано, приобрели значительный политический вес в качестве места для общения и чтения. В читальной комнате клуба губернского Курска в 1860-х годах имелись не только «Аугсбугер Цайтунг», «Берлинер Тагеблатт» или лондонская «Таймс», а в 1870-х годах московский орган университетской интеллигенции «Русские Ведомости» или проправительственное петербургское «Новое время», но и немецкая «Гартенлаубе», а с 1891 года отчеты авторитетного и все более политизирующегося Санкт-Петербургского Вольного экономического общества[135]. В целом и для 1860–1870-х годов подъем ассоциаций необходимо увязать с развитием прессы и общественности. Если число вновь основанных общественных объединений в России за несколько лет выросло с нескольких десятков до тысяч, то и пресса не только в России, но и во всей континентальной Европе переживала в 1860-х годах свой взлет

[136].

В Соединенных Штатах после гражданской войны Севера и Юга и отмены рабства началось новое увлечение ассоциациями. Правда, американцы были уже за полвека до гражданской войны «нацией активистов» («nation of joiners», Артур М. Шлезингер). Но для эпохи после гражданской войны история общественных объединений может служить фундаментом для обзора важнейших общественных и культурных тенденций. С середины 1870-х годов сеть общественных объединений гражданского общества США обновилась, что помогло в преодолении политической дезорганизации гражданской войны. Бывшие солдаты армии конфедератов и федералов организовались с 1865–1966 годов в собственные ветеранские организации – например, «Великую армию республики» («Grand Army of the Republic»), которая в 1880 году одна насчитывала 400 000 членов. Возникли новые типы организаций, которые ставили себе специальные задачи: хобби, профессиональная деятельность или создание этнических конструктов.

Для сегодняшних наблюдателей особенно удивительно то, что лавинообразно увеличивались тайные общества, став самой популярной формой ассоциаций, насчитывавшей миллионы членов. Современники говорили о «золотом веке братских обществ» (golden age of fraternity). Масонские ложи с их размытым гуманизмом и причудливыми ритуалами мужественности не только служили образцом, но и сами переживали ренессанс. Другие тайные общества – Odd-Fellows, Druids, Red Men (в которые могли вступать только «бледнолицые») или Good Templars – были открыты в социальном смысле и для нижних слоев белого среднего класса. Организации для продвижения групповых интересов, например основанный в 1866 году «Орден покровителей земледелия» («Order of the Patrons of Husbandry»), который привлекал прежде всего фермеров, или первые профсоюзы, «Святой и благородный орден рыцарей труда» («Holy and Noble Order of the Knights of Labor»), перенимали для своего обхождения тайные ритуалы и другие практики лож[137]. «Обычные граждане, – пишет А. М. Шлезингер, – иногда уставая от своей обычности, хотели не только прав, но и ритуалов, тосковали по церемониалам, пышным титулам и экзотическим костюмам мистического братства»[138]. Именно в обществе, подверженном процессу социальной дифференциации, игра в тайные общества с их эксклюзивностью и интимностью обретала новую привлекательность. Тайные общества служили сакральным пространством морального культа братства в расколдовывавшемся мире, организованном по принципам капитала, рынка, производительности и конкуренции.