Читаем Соцветие поэтов полностью

Георгий Адамович


Отчего мне так страшно, так спутаны мысли?

Ничего нет в прошедшем и нет впереди.

День уходит, прожитый без цели и смысла.

Всё что помню: …гранит, Летний сад, и дожди.


Было холодно, ночь, вдалеке над рекою

мост застыл силуэтом, затихли шаги.

А ведь где-то бывает отрада покоя,

но не здесь, не сейчас, и под небом другим.


Слушай, – ночь пронеслась и пропала Россия.

Дождь сломал георгины, а дом разорен.

Что осталось: Париж, русский борщ, ностальгия

и уходят мечты. Навсегда. День за днем.


Иннокентий Анненский


Есть грустные стихи, похожие на тень

забытых сказок, что читал когда-то;

на сон таинственный, возникший в хмурый день

о юности, куда уж нет возврата.


Есть светлые стихи, похожие на дым,

что брат не людям, а ветрам холодным.

Они звучат под небом близким и родным

по милости творца, – ему покорны.


И есть заветная любовь к таким стихам,

которые нам счастье тихо дарят.

Пусть сердце бродит отуманенное там,

пока года нас молча не состарят.


Анна Ахматова


Поздний вечер. Засыпаю.

В доме бродит тишина.

Снова "Четки" я читаю:

"…Там, под небом я одна."


И как будто сзади шорох,

Чьи-то легкие шаги.

Может ветер шепчет в шторах,

Может встреча позади?


Словно эту книгу кто-то

Захотел перечитать.

"…Помню древние ворота"

Как тебя мне не узнать!


Константин Бальмонт


Твои стихи – оазис голубой

для путника, бредущего в пустыне.

Какое счастье – встретиться с тобой

в твоем саду на ледяной вершине.


Они так часто для меня пример:

изысканный, загадочный и странный.

Во власти прошлых, призрачных химер

проходят дни с улыбкою туманной.


И миг забвенья длится без конца:

пока хохочут струны, пляшут тени,-

как брызги слез с печального лица,

как беспокойный рой живых видений.


И прежнее, где жил с тревогой я,

к которому теперь уж нет возврата,

теперь так далеко, как та земля,

к которой долго плыл Колумб когда-то.


Вениамин Блаженный


Сейчас с тобой, Веня, отпразднуем праздник,

но только бы в наши дела не вмешался

насмешливый, строгий читатель – проказник,

что творчеством нашим так долго питался.


Я нищий, слепец, я брожу по дорогам

в стране попрошаек, мышей и помоек.

Но верю: с тобой мы здесь встретимся с Богом

и ноги ему мы слезами омоем.


Мы тронем руками далекое эхо,

найдем тайный ход к неизвестной вселенной,

споем и попляшем… Вот будет потехой –

расстаться с Землей нашей, грешной и бренной.


Какое везенье, что я тебя встретил!

Но только тот праздник убил кто-то третий.

Остались на память лишь горечь и пепел,

да краски стихов твоих – горстка соцветий.


Александр Блок

"Сохрани ты железом до времени рай,

Недоступный безумным рабам".

                          Александр Блок

1.


Из тьмы веков, стоящих за спиною,

окутанный в мистический туман,

выходит Блок, чтоб рядом встать со мною,

постигнув боль моих душевных ран.


Строг, молчалив, как был еще при жизни,

задумчив, замкнут, в том же сюртуке.

Что хочет он найти в своей отчизне?

Что видит там, в забытом далеке?


Он знал, что годы вихрем отбушуют

и станет мир весь из машин и войн.

Душа опять проводит дни впустую,

как принято в России испокон.


Он чувствовал, какие дни настанут:

"Земные силы оскудеют вдруг"…

И мглой свинцовой небосвод затянут.

И выпал меч из ослабевших рук.


Молчит, молчит загадочно и странно,

а я не вижу, что скрывает мрак.

Так что же ждет нас в синеве туманной,

какой незримо ты подашь мне знак?


Тут он сказал негромко, что – "мгновенья

пройдут и канут в темные века.

И мы увидим новые виденья.

Но будет с нами старая тоска".


2.



Я беспечно со всеми по жизни шагал,

был такой же, как люди вокруг.

Ты единственный был для меня идеал,-

мой учитель и преданный друг.


Ты однажды сказал: помни – время придёт,

страх и гнев воцарятся в сердцах.

Будет бедность, работа всю ночь напролёт,

отблеск горя в уставших глазах.


Я смеялся, не верил, не слышал тебя,

что там жалобный ветер наплёл…

И себя не жалея, и юность губя,

лишь закусками баловал стол.


Час пришел – с гулом рухнул ослабленный строй,

не доживший до светлой зари.

И в туман лживых слов повели за собой

те, кто чёрен как ночь, был внутри.


Кто кричал, кто смеялся, кто плакал навзрыд,

кто-то дрогнул и сдался легко.

Были те, кто забыли про совесть и стыд

и взлетели, увы, высоко.


Только были напрасны усилия те,

все попытки покинуть тюрьму.

И пришел новый бог, – на зеленом холсте,

поклоняться все стали ему.


Тут я вспомнил тебя и вернулся опять

к нашей дружбе, забытой давно.

Надоело бояться и нет, что терять.

Всё сгорело и в поле темно.


Ты опять повторил мне: терпи и молчи.

Всё свершится в положенный срок.

Вот тогда мне от рая достались ключи

и я запер железный замок.


Шарль Бодлер


Хочу сказать тебе, блистательный Бодлер:

– я очень грешен, господи прости.

Ты, заклинатель женщин, ужасов, химер

уже забыт, (но не совсем, почти)…


Да, мир уже не тот, ничтожные сердца

понять не могут этот страстный пыл.

Познавши женщину с восторгом, до конца,

ты сам в любви с душою женской был.


Твой дух, блуждающий в разрушенных мирах,

в груди с огнем и яростью без сил,

внушал читателю один лишь темный страх.

Вот почему тебя он позабыл.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия