Сотворение любви (ЛП)

выходить на улицу. Отцу ничего не оставалось делать, как разрешить ей ходить в школу, поликлинику, на занятия по английскому и в класс игры на гитаре, но он отобрал у нее ключи, чтобы она вынуждена была возвращаться, когда кто-нибудь еще не спал. Клара перестала ночевать дома. Я знала, где она находилась, поскольку кто-то из наших общих друзей, наконец, рассказал, что ее видели на площади Второго Мая. Она сидела на одеяле с тремя или четырьмя собаками и каким-то панком, который, вероятно, был там с восьмидесятых. Одна школьная подружка показала мне дом в квартале Лавапьес, где, как она думала, и ночевала Клара – маленькое, побеленное двухэтажное зданьице на углу узенького переулка, с черепичной крышей, деревянными ставнями и железными, покрашенными черными решетками. На вид домик был скорее деревенский, нежели городской с пожелтевшей, во многих местах облупившейся известкой. Он навевал атмосферу заброшенности и разрухи. Я и врагу не пожелала бы жить в подобном месте. В нижней части и вокруг балконов дом был грубо размалеван неумелыми граффити со следами насилия, вызывавшими во мне чувство ярости и злости, равно, как и музыка, которую любила Клара. Слушая ее, я могла только представить певца, который брызгал слюной на публику в первых рядах, рыча и выплескивая свою ненависть. Клара никогда не предлагала мне открыться ей, не хотела разделить чувства, которые всегда говорили мне о моральном разложении, болезненных ранах, об обуявшем ее ужасе и мраке. Эти песни ты можешь петь, только гримасничая и принимая немыслимые позы. Песни о любви, которые слушала Клара, были окрашены отчаянием и безысходностью, это был настойчивый призыв к несчастью. Ты скажешь, что я слишком консервативна в своих пристрастиях, что мне не хватает смелости или немного резкости, чтобы казаться оригинальной, и я думаю, ты будешь прав. Я и сама упрекаю себя, и, временами признаю, что, никогда не желая быть такой, как моя сестра, я хотела бы в чем-то быть похожей на нее.

Мама хотела позвонить в полицию и заявить об исчезновении своей малолетней дочери. Я

убедила ее подождать какое-то время, пока неудобства уличной жизни не вернут сестру домой. Я уверила ее в том, что будет лучше, если Клара, пропустив несколько учебных недель, сама убедится, что такая жизнь не для нее, нежели ее вернут силой, провоцируя настоящий бунт, которого все-таки хотелось избежать. В конце концов, Клара всегда была здравомыслящим, разумным подростком, и эта стадия неуверенности у нее непременно прошла бы. Она осмыслила бы свою независимость, вернулась домой, к прежней жизни нормальной девчонки среднего класса, очень милой, покладистой, прилежной и молчаливой. Ведь, несмотря на все время, проведенное с оборванцами, Клара любила каждый день принимать душ, мыть голову, менять одежду и спать на чистых простынях. Я на самом деле была убеждена в том, что она не переспала ни с кем из этих ребят и не подцепила ни СПИД, ни сифилис, ни герпес. Я не представляла ее лежащей в кровати и обнимающей дурно пахнущее тело с засаленной патлатой головой. И тогда мне в голову пришла эта мысль, что Клара идет по жизни, как лучик света, вернее, как тень, потому что в то время она всегда была одета в черное и красила волосы в тот же цвет. Ее шевелюра была похожа на воронье крыло. Но это была уловка. Я вовсе не хочу сказать, что она обманывала кого-либо, разве только саму себя, да и то неосознанно. Она носила собачий ошейник, купленный в зоомагазине, выбрила виски, хотя при желании могла скрыть их волосами, растущими на оставшейся части головы. Она носила цепи, ботинки “Док Мартенс”, шикарные серьги, огромные стальные или латунные кольца. Понимаешь? Она постоянно меняла свой имидж, ни на чем не останавливаясь. Сумасбродные украшения, немыслимые стрижки, радикальный цвет волос, ужасающе мрачная одежда – все это было. Но, ни единого пирсинга, ни одной булавки, которые ее друзья втыкали себе в губы, носы, брови, соски, клиторы, мошонки – не было. В местах, где руки, а иной раз и лицо, украшались татуировкой с несмываемой краской, не было также следов подкожных игл. Я не раз смотрела на нее в ванной комнате, и то, как она совершенно естественно раздевалась передо мной, уже указывало на то, что ей нечего скрывать. Хотя, возможно, она и пробовала какой-нибудь наркотик (я тоже употребляла экстази, марихуану, и только два раза кокаин), она никогда не вела себя, как наркоманка, ожидающая дозу. И если что-то вдруг изменилось, то в этом виновата я.