Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник)

Несколько лет назад вышел из печати, оставшись, впрочем, малозамеченным из-за того, что написан на таком малораспространенном языке, как английский, странный роман (роман?), принадлежащий перу Якова Йойса, или Иоиса, как пишет Пьовене[249], или Джойса. И теперь, пытаясь дать о нем представление читателю (поскольку в распоряжении образованных людей появился французский перевод), я испытываю немалое смущение. Оказавшись в плену чрезвычайно противоречивых чувств, внушенных мне этим произведением, я избрал для своих дальнейших рассуждений форму отдельных замечаний, которые позволил себе пронумеровать, чтобы не создавалось впечатление, будто эти абзацы связаны между собой какой-то логической последовательностью.

1. В Италии это произведение, как ранее и другие книги Джойса, привлекло внимание немногих, впрочем, пожалуй, более чем «немногих», сколько можно судить по толкам в литературных кружках и интеллектуальных салонах. Так что малочисленные экземпляры книги под названием Ulysses (которую правильнее было бы назвать на итальянский лад

Ulisse, потому что ее заголовок – это не что иное, как имя, которым британцы называют гомеровского Одиссея) переходили из рук в руки, их с жадностью одалживали, тщетно пытались понять и отступались в недоумении, – создавая вокруг нее обескураживающую атмосферу смутной скандальности, хаотичной монструозности.

2. С другой стороны, уже при чтении его предыдущей книги, «Портрета художника в юности», было видно, что в конце концов произведение разваливается на куски: и сам текст, и содержание – все дает лишь пшик, как подмоченный порох.

3. Скажем сразу, после первого же утомительного чтения и не теряя времени на перечитывание: «Улисс» не является произведением искусства.

4. С точки зрения исполнения, Джойс не привнес ничего, кроме своего рода психологического и стилистического пуантилизма, однако так и не достиг синтеза, и поэтому не только Джойс, но и Пруст, и Свево, подобные ему, – не более чем модное явление, которое не окажется долговечным.

5. Не случайно Джойс – второразрядный ирландский поэт, проживающий в Триесте, считается первооткрывателем Свево (еще одного ужасного писателя)[250]. Как бы там ни было, Свево, пожалуй, ближе всех из итальянских писателей подошел к той вяло-аналитической литературе, что нашла свое наивысшее воплощение в Прусте; это искусство ущербно – если искусством считать произведение живых и полнокровных людей, если художник – это нечто большее, чем просто зеркало.

6. Джойс, в сущности, из тех, чье предназначение – увековечивать дурной вкус итальянских буржуа. Но, благодарение Богу и Муссолини, в Италии живут не одни буржуи, низкопоклонствующие перед Европой и Парижем.

7. Но, как мы видим, на берегах Сены кому-то все же припала охота перевести это творение. И тот, кто доберется до последней страницы, испытает страх и тошноту, словно выбравшись из бесконечного тоннеля, забитого мусором и населенного чудищами. Джойс – это какой-то удушающий пепельный дождь. Романтики внушали вам надежду, что вы – падший ангел, и вот, пожалуйста, этот несносный исповедник убеждает вас, что вы – просто ленивое животное с сексуальными наклонностями и с подспудным стремлением к самому что ни на есть темному и жестокому колдовству. Ваши собственные сны, не делающие вам чести, – суть не что иное, как реалистичные ночные шабаши, безумие материи, желающей участия в оргиях вашего воображения. И спасения нет… Конечно, в его произведении чувствуется огромное терпение, почти маниакальное, почти искусное, если не гениальное, но истина Джойса – это не более чем истина вторичная, преходящая, слишком привязанная к нашему эмпирическому опыту.